Темный отзвук гас долго и нехотя. Мой взгляд случайно упал на Гуптара. На лице его были одни зубы, но то была не улыбка, а если все же улыбка, го улыбка волчья.
Пока он в гараже, как он сказал, наводил лоск на экипаж, мы с Иреной ожидали дальнейшего развития событий во дворе. Неожиданно она обмолвилась, что я себя выдала. Чем же? Она ответила, что «долготой над «а» и значит мне известно про нее и Лтигса... что она и Атис... а замуж вышла за Гунтара, потому что... Потому что? От моего «потому что» она вздрогнула (но разве я подняла эту тему?) и добавила, что со стороны все это выглядит так банально, а на самом доле... А на самом деле? Она испугалась и моего «а па самом деле». (Но разве я начала это выяснять?) На самом деле — и снова «ах!» —- это может быть еще гораздо банальнее, так как... Так как? Но мое «так как» повисло в воздухе, поскольку в двери гаража вспыхнули глаза Джеральдины.
— Дамы!
И дамы сели в экипаж...
Интересно, как они в конце концов назовут мальчонку? И чей будет решающий голос? В одном, правда, ничуть не сомневаюсь - то будет голос не Сипол а. Теперь мне просто смешно, как страстно я жаждала з свое про меня вглядеться в его лицо и увидеть в нем нечто волнующее, демоническое. Демоническое! В квартире он сидел с гладким видом, точно ему приспичило выйти по нужде. Но вообще говоря, я бы сидела точно так же — наколотая на Янинин взгляд как жалкий мотылек! Выбрать ребенку имя Сипол доверил. Ни хотел лишать ее этой маленькой радости, муках, которые она вынесла одна и которые и впредь ей суждено переносить одной? Или в глубине души ему было безразлично, как назовут мальчика, раз у того все равно будет не его фамилия? Только за Ундину я поручусь на все сто процентов, что она с большим мужеством взваливает на плечи это новое бремя — и потащит его без ропота. Это новое бремя взвалит на плечи и потащит также Янина — потащит, кляня весь белый свет, однако потащит и не бросит по дороге...
6 ноября 1978 года
Совсем неожиданно чуть ли не в точности повторилась наша с Иреной прогулка, когда в декабрьскую полночь два года назад она догнала меня на плотине и приклеилась как почтовая марка...
Сегодня, возвращаясь из Риги, однако уже при выходе, мы обнаружила, что ехали в одном поезде и даже ш одном вагоне, друг друга так и не заметив, поскольку в предпраздничную субботу электричка (Ирена: «электрический поезд») была полна под завязку. Автобус подкатил и вовсе битком набитый. При всем старании протолкнуться к двери и втиснуться мы все же остались с носом. Дверь захлопнулась и... Другого выхода не было как шагать через мост пешком и за поворотом стараться поймать какую-нибудь машину (Ирена: «автомобиль»). Однако с автомобилем нам не везло. Перед праздником все спешат, шпарят мимо, мимо и мимо — и не сжалился ни один! По дороге я спросила, как же в конце концов назвали мальчика Ундины. Ответив, что Атисом, Ирена тут же переменила тему, видимо опасаясь, что у меня возникнут ассоциации с... И они, к слову сказать, сразу и возникают! Быть по сему, переменим тему.
Мы говорили о школе. Говорила, конечно, больше она (я чаще вставляла восклицания, чем нечто существенное). Мы шли и шли, и наш диалог, будто рефреном, то и дело прерывали — жжик, жжик — мимо мчащиеся машины. Директриса Ирену по-прежнему терпеть не может, а в конфликтах с начальством (смех!) право всегда начальство, так ведь? Хоть она на коленях проси однотипные стулья, проигрыватель, занавески для затемнения, секцию — бесполезно! Пусть сотрудничает с родителями! Но ей же совестно требовать, чтобы родители купили, например, занавеси или секцию! Ее ученики выпустили нестандартную стенгазету и повесили перед рейдом, Министерством просвещения совместно с райкомом партии. Тон директору показался слишком мрачным. Приказала немедленно снять «У нас же не траур! К тому же газета не отвечает ни принятому формату, ни традиции». По Ирене газета показалась хорошей, и она резковато выступила на педсовете. Некоторые коллеги ее поддержали, а в итоге (смех!) — по крайней мере еще год придется обходиться спорными, разного цвета стульями и без затемнения. Когда будет открытый урок, ей в очередной раз придется занять занавес, чтобы «продемонстрировать, что и я работаю на современном уровне» (смех. Какой смех! Какой... недобрый смех!). К счастью, в этот момент мы услышали лебедей. Запрокинув головы так, что чуть не слетели шапки, мы смотрели вверх, только птиц так и не увидали. Звук растаял в направлении на юг — и мы поправили шапки.
— Мне ни разу еще не посчастливилось видеть лебедей, — проговорила она.
— Да? — переспросила я.
— А летели они так близко, — сказала она.
— Они летели далеко, — сказала я.
— Да? — переспросила на сей раз она. — А правда, что лебеди улетают последние?
Не скрывая своих познаний, я выложила, что самыми последними улетают мелкие уточки, которых я никогда не видела, хотя часто слышала, ведь они снимаются обычно в густых сумерках, когда ничего уже не видно, и летят так быстро, что свист крыльев иногда переходит в ультразвук, и у них есть все основания так спешить... Я заметила, что мою «орнитологию» Ирена совсем не слушает, занятая своими мыслями. В ее глазах была такая печаль... Почему, Ирена? О чем? Ах, да все о том же, вздохнула она и добавила, что иногда она себя уже ловит на неодолимом желании не спорить и не вздорить, на готовности покориться, смириться со всем и «не ломать форматов и традиций». Погружается словно в теплую воду. Такое приятное ощущение... И вдруг сама пугается своих чувств!
— Что со мной I верится? Или я опять готова к предательству?! — воскилкнула она и вопросительно взглянула на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56