Бог ты мой, где она подхватила этот чудный вопрос — в газетных статьях, в интервью? Й какого ответа она ждала (баритон, контральто продолжал петь что-то печально-сладострастное)... какого ответа хотела, какой надеялась услышать? И я сказал то, чего требует в таких случаях хороший тон: да, сказала я, и притом уверенно, начала бы все сначала. Она переспросила: «Начали бы все сначала?», и ее взгляд затуманился. Истина от повторения не тускнеет, но подтвердить свои слова я не успела: официантка поставила перед нами тарелки с хрустяще зажаренным струганым мясом. Знаменитые «раковье шейки»? От блюда исходил такой смачный запах, что я... Господи, да я же не обедала! Но набрасываться на еду, будто я из голодного края, и уписывать за обе щеки казалось неудобным. И несколько выбитая из колеи — втайне уже отказавшись от благородной мысли лезть в высокие сферы искусства и решив скромно обойтись «мелиорацией», — я сказала, что высшее филологическое образование, которое у нее есть, избавляет нас от дискуссии на тему, надо ли ставить запятую перед «но»... или что-то в этом роде. Ирена чуть отпрянула. Вступление, видимо, казалось ей зловещим. Она перебила меня вопросом, есть ли... есть ли у нее талант. Я набрала полную грудь воздуха, так что со стороны это могло показаться вздохом, и довольно неопределенно начала со слова «пожалуй». Она переспросила: «Пожалуй?» Не уточняя — пожалуй да или пожалуй нет, она тоже втянула ртом воздух, причем так глубоко, что это могло показаться вздохом. И в этот драматический момент мы обе увидели Гунтара. Он быстрым взглядом окинул зал, длинным шагом подошел и остановился у нашего столика. Он не поме-
шает? До него «дошли сведения», что мы здесь, что мы тут сидим, болтаем и... И что? Что дальше? Выпиваем? Заливаем? Пьем мертвую? Гунтар коротко усмехнулся: ну зачем так сразу и «мертвую»? Просто подкрепляетесь. Он это и хотел сказать — подкрепляетесь. Мама предложила молочный суп и яичницу-глазунью, но ему тоже захотелось жареной говядины. Чем он хуже? Посадить его было некуда. Но он не уходил. Стоял и глядел на нас с высоты своего роста. Он смотрел на наши фужеры, чтобы разведать, что мы пьем. Смотрел на наши тарелки, чтобы узнать, что мы едим. Смотрел на нас самих, желая угадать, о чем мы говорим. Он смотрел на нас так, будто мы где-то далеко внизу.
Наконец его заметила официантка, кивнула — и Гунтар возвратился со стулом. Потом заказал то же, что и мы (он и в самом деле не хуже нас!). Пока он ожидал свою порцию, я, дабы поддержать разговор, с наигранной веселостью описывала нашу тщетную попытку обойти местные достопримечательности, которая счастливым образом завершилась в «Радуге». Ирена не вставила ни слова. И Гунтар слушал без улыбки, как будто у него есть право требовать объяснения, почему мы вдвоем здесь сидим, и к тому же еще слегка усомниться, всю ли я говорю правду. И хотя он был прав, так как я говорила не всю правду, и, может быть, именно потому, что он был прав, меня постепенно брала злость. Почему я должна оправдываться? С какой стати мне чувствовать себя виновной — как искусительнице и совратительнице, которая уводит Ирену от мужа, от дома, от непроверенных тетрадей и непришитых пуговиц в какую-то, по мнению Гунтара, неизведанную страну, к какой-то, по мнению Гунтара, сладкой жизни, вход в которую для него закрыт?
Наш ужин втроем грозил превратиться в довольно мрачное действо (мы сидели как на динамите!). И так бы, наверно, оно и вышло, если бы заказ Гунтару не принесла с кухни сама Ундина. Всем добрый вечер! Ну как, вкусно? Может, принести и салаты? Не салат, а объедение!!! Семьдесят две копейки порция, зато со гурчиками и куриным мясом высшей категории, это вам не третьесортные куры, костлявые, по ее словам, как танцорки в ресторане «Русе». (Хм!) Пусть Гунтар угостит дам! Ну Гунтар! Чаевых-то набегает сколько — для чего ж они еще?! Сидит на своей сберкнижке как змей о трех головах — боится даже выпить бутылку пива! Гунтар залился краской. Ха, злорадно подумала я, поддела и, видно, попала в самую точку! Но она кольнула и Ирену, когда та спросила, не слишком ли салат жирный. Нам с ходу сообщили, что она «поминутно взвешивается — страх как боится потерять фигуру». Теперь покраснела Ирена. Потом Ундина подмигнула в мою сторону: вот нам с ней хорошо, нам уже терять нечего! М-да, мне тоже досталось на орехи... Зато наша внутренне скованная, опасно взвинченная троица, только что грозившая взорваться как пороховая бочка, с завидным единодушием тут же наставила рога на Ундину.
Когда Ирена с Гунтаром провожали меня на автобус, он взял нас обеих под локоть. В знак примирения? Удовлетворения? Или вместе с салатом из отменной курятины проглотил и обиду? Мы шагали в лад, стараясь быть остроумными, и нам было даже довольно весело. Из окна автобуса я видела, что они и домой шли под руку. Красивая это была картина, когда они вдвоем шли сквозь свет фонарей и снежные вихри — и растаяли так внезапно, испарилась точно видения, будто никогда на свете и не жили. Мне стало даже как-то не по себе...
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Здравствуйте, Ирена!
Вы с Гунтаром уже скрылись из вида, когда я открыла портфель — достать деньги на билет. И в простоте душевной удивляюсь — что там за инородное тело? Пригляделась: вот так инородное тело — папка! Папка с Вашей рукописью. Это только показывает, каким пшиком кончилось наше с Вами в Ошупилсе. Даже рассказы Вам не вернула. Волей-неволей приходится браться за перо, чтобы хоть как-то поправить дело и более или менее последовательно и связно изложить все на бумаге. Конкретные замечания, которые носят локальный или технический характер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56