Ведь не одаренность, а посредственность веками идет крестовым походом на талант — однако, к счастью, и по сей день его не истребила; как трава выгоняет он каждую весну из невидимого семени росток и подобно Фениксу вновь и вновь восстает из пепла. Как бы ни жаждала посредственность гибели таланта, он возрождается неизменно вновь — и будет возрождаться до тех пор, пока существует человечество. Когда перестанет существовать человечество, не будет и таланта, однако же боюсь — не будет тогда и посредственности, так что у нее весьма слабые шансы взять верх даже в самой критической ситуации, к которой она, кстати, отнюдь не стремится, не будучи готова умереть ни за что ни про что.
18 апреля 1976 года
Отправить Вам письмо пока так и не удалось, и вот, пожалуйста, следствие:
Р.З. 3. Меня всегда смущал тот факт, что сердце и мозг причисляют к субпродуктам, стоящим дешевле, чем сочный, умеренно жирный окорок, что самые важные органы ценятся ниже мышечной массы. С точки зрения поварского искусства — конечно, конечно, конечно... И все же, не скрою от Вас, иногда мне бывало грустно, хотя, признаться, я очень охотно ем мозги, по поводу чего один мой знакомый-остряк выразился так: «Ну, организм всегда сам чувствует, чего ему не хватает...»
19 апреля 1976 года
ИЗ ДНЕВНИКА
16 сентября 1976 года
Открываю журнал — о, прелестный лик Ирены! И под снимком небольшой рассказ (слегка подштопанный моими советами!). Ну куда ей так спешить с печатанием, с признанием? Поговорила бы со мной... Не стоило ей повторять мои ошибки. Я бы посоветовала не лезть на сцену раньше срока — и дебютировать как можно ярче! Я остерегла бы пробовать недозрелый плод (ой, как он вяжет рот!). И если уж она — хоть и прозрачно, это так! — себя замаскировала, укрывшись под именем Ирены Сосед, то на кой черт тогда фотография? И вообще — какое отношение имеет нос к сюжету?! Вот-вот! Я уже села как ворон на коня, уже вошла в роль наседки, которая квохчет над литературным цыпленком! Ну да — «посоветовала бы...», «остерегла...», «учиться на моих ошибках...» и так далее. Много я училась на чужих ошибках?! Да внушай мне это хоть с утра до вечера — но если я вообще училась на ошибках, то только на своих. С какой же стати Ирене учиться на моих? Пусть учится на своих! При первом же случае пройдусь на ее счет: пусть полистает журналы, заглянет в книги, пусть смотрит — и мотает себе на ус! — как должен позировать уважающий себя писатель: на фоне забитой фолиантами книжной полки (что символизирует духовный багаж!), попрыскавшись не чем иным, как «Антеем» (одолеть которого, как известно, сумел только — критик — Геракл!), с лицом, овеянным дыханием вечности, и носом, повернутым в верном направлении. Тогда как она, Ирена... Без прически... неприлично молодая... воротник — а 1а Джейн Фонда — расстегнут... (Случайно расстегнулась пуговица или это ловкая имитация случайности?) Благо бы еще с виноватой улыбкой: «Простите, что я существую!», как подобает новичку. Куда там! Сияющая ослепительно, как новогодняя елка. Черт возьми, а что это за фон?! Какая-то щербатая каменная кладка, облупленная стена — ретро, к которой ее поставил, наверное, такой же зеленый фотограф и, как говорится, взял на мушку... Стоп, не подъехал там кто-то? Пойти посмотреть.
Вот это да — про волка речь, а он навстречу! Хоть и не в буквальном смысле слова — так как приехала не Ирена, а ее Гунтар, зато с письмом от «повелительницы» с приглашением на бенефис! Письмо явно пахло хорошими духами и эйфорией: «При свечах, ведь сентябрьские вечера уже темные и урожайные». (Сама родила метафору или где-нибудь стибрила?) «...Только горячий кофе, ни крошки хлеба — тяжесть хлеба тянет вниз» (ха, явный плагиат — стянула у Райниса!)... «ни капли спиртного, которое расслабляет тело и убивает разум» (из «Здоровья» или, хм, из личного опыта?)... Я ответила устно: быть по сему! Запустим души, как белых голубей: пусть воспарят на крыльях, пускай взмоют в небо — пускай царит дух, а не пищеварительная система! Издав нечленораздельный звук, Гунтар радостно воскликнул: и у вас тоже «этот театр» — так он сказал — вызывает иронию?! Я возразила: что значит «театр», почему «театр»? Переубедить его, однако, мне не удалось. Уехал, явно повеселев оттого, что нашел в моем лице единомышленника.
Интересно, как он все это передает сейчас Ирене?
25 сентября 1976 года
На этот раз торчать в «Радуге» не пришлось. Передо мной широко, гостеприимно открылась дверь дома на Сорочьей улице, 1. «Наверх, наверх, прошу наверх!» Лестница узкая и темная, но она ведет — символично! — наверх. Аккредитовалась в семье. Меня представили маме. Она в свою очередь представилась мне: «Яня». Значит, Янина. Подала маленькую руку, жесткую, как подошва. Предложила раздеться. Плащ повесить можно за дверью. Гррэа вас не захватила? Иисусе, какой гром был, правда? И так поздно осенью, правда? Проходите, проходите. Да, вот так мы здесь живем... Тесновато, тесновато... Не хотите ли осмотреть квартиру? (Ирена сказала: ну мама! Та пожала плечами — а что тут такого? Однако Ирена сказала еще просительней: ну мама!) Мне недостало мужества ясно и понятно сказать, что в «жилищных делах» я ничем помочь не могу. Я послушно шагала по квартире за Яниной. «Это комната наибольшая, здесь живут Набурги. Ирена ведь у нас теперь писательница... (Ирена: ну ма-ма!), а тут с детьми Ундина... да, северо-запад, только вечером заглядывает солнце... Ундина же мать-одиночка... притом с близнецами (Ирена: мама!)... а тут моя конура. Какая же общая площадь? Тридцать девять квадратных метров с хвостиком. Без этой конуры, которая по бумагам числится неотапливаемой, так как «печку мы поставили не спросясь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56