Полюбовалась недавно купленной и только что собранной секцией, каких в магазине я не видала. Гунтар охотно объяснил, что в мебельном салоне у работает... (Кто такой там у него работает? Родич не родич, друг не друг, сосед не сосед... Но что-то в этом роде.) Ирена подала на стол великолепный бисквит. Творчество Ундины? Нет, собственное, ответила «автора и слегка покраснела. На газу пекла или в обычной духовке? В электрической, ведь газовой плиты и баллона в их конуре еще нету, но установят в ближайшее время — клятвенно обещал какой-то «Пропан-Бутан» притом посулил польскую плиту. Кто он такой? Гунтар объяснил — газовщик Атис. (Пора наконец и мне решить «газовый вопрос»!) Да, и под конец «гвоздь века» — «Анатомические чудеса» Гунтара, которые... Но, быть может, они вовсе не входили в программу? Может быть, он просто кинулся заполнить неловкую тишину, когда нам вдруг не о чем стало говорить: секцию уже осмотрели и бисквит съели, а фильм еще не начался и снег еще шел? Однако не исключено, что он просто разыграл нас обеих: достав тетрадь и взглянув сперва на меня, потом на Ирену непроницаемым взглядом, он объявил, что решил тоже «заняться литературным творчеством» — хм! — и хочет нам кое-что прочитать, чтобы «получить оценку специалистов» (еще раз хм!.. А в каком жанре? По жанру это — выписки из школьных сочинений под названием «Анатомические чудеса».
Гунтар стоял под люстрой, почти касаясь ее головой, и я отметила, что он выше, чем мне раньше казалось. С удивлением я увидела, что в действительности он и не такой, каким мне раньше казался. Рыжеватые волосы не розового и не лососевого цвета, как при случае язвила Ундина, но с каштаново-красноватым отливом. И когда он, читая, поднимал иногда светлые, почти сверхъестественно длинные ресницы, смеющиеся радужки были не серо-стальные, как мне представлялось раньше, а ультрамариновые, тона южного моря. Зубы сверкали белые, как с рекламы зубной пасты.
Неужто он рылся в тетрадях Ирениных учеников?
Кутаясь в платок, Ирена сидела так, будто к ней это не имеет касательства. Что за этим скрывалось? Тихое согласие или молчаливый отпор?
В тетрадке «Чудес» царил невообразимый хаос. В нее были свалены как в мешок такие жуткие нелепости, что волосы вставали дыбом, вместе с образчиками столь блестящей фантазии, что у меня захватывало дух. Гунтар все подряд преподносил с одинаковым апломбом. Отношение Ирены? По-прежнему никакое! Ни морщинки на лбу, ни улыбки, ни гримасы в уголках рта — не говоря уж о том, что она не обронила ни слова. Она просто-напросто отсутствовала, оставив нас вдвоем с Гунтаром. Когда я собиралась вновь предложить «торговую сделку на взаимовыгодных условиях», Ирена вдруг обратилась к нам со словами: господа заметили, что на дворе идет снег? Тогда и «господа» тоже заметили, что на дворе идет снег. Гунтар сразу озаботился — надо завести машину в гараж и — в раздражении? с облегчением? — оставил нас вдвоем. А у них здесь есть и гараж? Ирена кивнула. Боже мой, ну что я удивляюсь, Гунтар же мне тогда говорил! А вообще — им тут нравится? Ирена сказала — особенно Гучтару, который на Сорочьей улице всегда чувствовал себя примаком. А ей? Ей (после паузы), ей тоже. Никогда в жизни не жила она в такой прекрасной комнате. Но до школы отсюда в три раза дальше. Там, на Сорочьей улице, шла «вечная борьба за тишину», а здесь — «вечная борьба с дефицитом времени»: никто тебя не ждет с горячим ужином. И она неопределенно как-то посмеялась: «Иногда приду с работы — «и сумрачно все, и зловеще на вид, и лес вокруг погоста угрюмо шумит», еще добавив: между прочим, и в прямом смысле слова тоже — недалеко от них кладбище, называется Горное (от него, видно, пошло и название улицы). А что бы она делала и как бы справлялась, будь у нее еще и дети? Она не успела ответить — в окно что-то стукнуло. Гунтар со двора нам что-то кричал, не слышно что, делая какие-то знаки, которых мы не понимали. Тогда он стал лепить небольшие снежки и швырять в окно, и они при ударе о стекло из твердых снежных бутонов распускались а пышные снежные хризантемы. Он был без пальто и без шапки — сумасшедший, в такую метель! — и все больше покрывался снегом. В нем было что-то мальчишеское, особенно — блестящие зубы! Ирена отчужденно сидела, по-прежнему кутаясь в пуховый платок, хотя в комнате было тепло, чтобы не сказать даже слишком тепло. От каждого попадания она чуть вздрагивала, как будто снежок попал ей в лицо.
Потом мы смотрели телевизор. К концу фильма я стала украдкой поглядывать на часы — не опоздать бы на автобус. Ирена сказала, что Гунтар меня отвезет. Однако он, очень покорно на нас глядя, очень жалобно проговорил, что сейчас будут передавать хоккей, и от исхода этого матча зависит, будет ли... и так далее. Боже мой, да зачем ему беспокоиться — почему бы мне не уехать общественным транспортом, если... и так далее. Вы не обидитесь, если... и так далее. Ну, разумеется, нет, ведь... и так далее. И мы расстались приятнейшим образом. Ирена пошла меня проводить. Автобуса, увы, не было. Отменен? Мы опоздали? На остановке под навесом мы дрожали по меньшей мере полчаса, обсуждая метеорологические условия, которые чувствовали на собственной шкуре, прежде чем меня осенила «гениальная мысль» двинуться в путь на своих двоих. Когда мы прощались и я торопила ее идти домой и сразу переодеться, Ирена сказала «сейчас» и почему-то добавила, что только посмотрит, как я пойду.
Чем больше я об этом думаю, тем грустнее звучат в моих ушах ее слова — и тем противнее горечь похмелья!
Но возможно это грипп? Надо все же выпить аспирин. И приму ударную дозу — две таблетки сразу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56