Однако с тех пор как я взбунтовалась и гораздо большими авторитетами, чем Матфей, Иоанн и Лука, стала считать классиков марксизма-ленинизма, намного большей безнравственностью, чем развод, мне всегда казался брак без любви. Не примите это за совет. Следуйте только и только голосу своего сердца, ведь Вам предстоит жить своей жизнью, а не моей, пережить свои разочарования, а не мои, перенести свои страдания, а не мои, изведать свое счастье, а не мое. Вы можете ошибиться, но я могу ошибиться трижды. И все Вы решите и без меня, лучше меня зная, что нужно Вам для счастья, хотя, правду сказать, женщина никогда этого не знает. Ей доставляет страдание п жизнь с надоевшим мужем, и супружеская измена. Намучившись с донжуаном, она в отчаяние жаждет покоя и готова платить за него любой ценой, однако, заполучив импотента, очень быстро догадывается, что во сто раз слаще ад в браке. Выбирая спутника жизни, она черпает мудрость прежде всего из народных речей, вроде того, что — лучше под бородой старого мужа, чем под плетью молодого, однако, выйдя замуж, начинает другую песню — «Старый муж, грозный муж...», всегда с опозданием приходя к выводу, что — луч га о под бородой молодого мужа, чем под плетью старого, и даже эта мудрость не дает стопроцентной гарантии счастья, так как очень возможно, что поводом к «несходству характеров» станет не возраст мужа, а его борода!
Если е й двадцать лет, а ему тридцать пять, она тревожится, не бросит ли он ее с детьми так же просто, как бросил с детьми прежнюю жену.
Если е й тридцать пять, а ему двадцать, она страшится того, что станет с их браком в следующем же десятилетии.
Если е й сорок лет, а ему пятьдесят и он уже пять раз разводился, то первое время она чувствует себя польщенной, что после такого отбора он остановился именно на ней, но очень скоро начинает бояться, не разведется ли он в шестой раз
Если она сорокалетняя разведенка, а он сорокалетний холостяк, то она не без повода в тревоге, почему о н так долго не женился.
Если ей тридцать лес, а ему шестьдесят, то она очень скоро начинает подсчитывать, что продает он и что покупает она, что продает о н а и что покупает он,— пока не приходит к выводу, что платит непомерно высокую цену.
И даже в самом идеальном случае, когда ей восемнадцать лет, а ему двадцать один, она очень скоро после свадьбы начинает ломать себе голову над тем, кто будет содержать их обоих.
Одним словом, женщине всегда есть о чем тревожиться и волноваться, чего бояться и страшиться, на что досадовать и роптать, о чем переживать и чего желать.
Что именно женщине нужно для счастья, знает... хм, только мужчина.
Представлению мужчины о женском счастье присущи лишь два существенных недостатка:
а) он думает, что возможно бессрочное счастье, тогда как женское счастье — точно так же, как и мужское — есть кратковременное душевное состояние, момент эйфории, за чем неизбежно следует спад, отдалить который не в силах никакие ухищрения и меры;
б) он считает, что возможно безразмерное счастье, годное для женщины вообще, но на свете не существует женщины вообще: то, в чем счастье для Гретхен, то для Мальвы— цепи, и Кармен выбирает смерть, не завидуя участи Сольвейг, для которой ее жизнь, как известно, была «прекрасной песней». Вот и попробуйте после всего этого определить, что оно такое — женское счастье! И решить — какая из названных героинь более женственна? Какая больше нужна мужчине? Какая самая счастливая? Женское счастье такое же разное, как сама женщина. Если, скажем, пожилая пессимистка лишь киснет от сознания, что ее уже не любят так горячо, как в молодости, то пожилую оптимистку окрыляют воспоминания, как горячо она была любима в молодости.
Но почему, будучи сами так противоречивы, мы хотим однозначным видеть мужчину?
Даже мир животных столь двойствен, что однозначные ответы тут невозможны. Как трогательна лосиха с парой лосят —- и в какое кладбище превращают эти прелестные бандиты молодой лес! А руганая-переруганная кукушка — вредна она тем, что кладет яйца в чужие гнезда, вредя тем самым другим, или, напротив, очень полезна, так как уничтожает опасных лесных вредителей, которых другие птицы не трогают, тем самым заботясь об общем доме всего птичьего рода? И стрекоза не хищник ли, так же как волк? А как больно кусает божья коровка! И разве яд змеи не смертелен и не целителен одновременно! Что же нам — лишить льва титула царя зверей, ведь, со стороны глядя, он прямой тунеядец, все самые тяжелые и опасные труды взваливший на плечи львицы?
Можно ли предположить, что однозначные ответы возможны в человеческом мире, где существуют рядом инстинкт и интеллект, разум и безумие, идиоты и гении, философия и порнография, демографический взрыв и демографический кризис, надежда построить общество будущего и страх, что никакого будущего вообще не будет?
Разве не столь же разноречиво и человеческое счастье?
Тот миг, когда я впервые приложила ребенка к груди, запечатлелся в памяти трепетным волнением, которое трудно сравнить с чем бы то ни было на свете. Первая улыбка, первое слово, первые шаги — они, как маленькие звезды, которые давно погасли, но свет которых еще льется сквозь расстояние лет. Возможно, без этих я никогда бы не глядела на небо и навсегда осталась слепой? Однако было бы нечестно умолчать что возня с пеленками и клюшками, с ложками и плошками оставляла в душе такой горький осадок уймы растраченного времени, что и его трудно сравнить с чем бы то ни было на свете. (Может быть, я слишком рано доедалась, что упущенное в понедельник никогда не напорет во вторник и во вторник будет только легче отложим, псе на среду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56