Ну так знай, работу Иордаке с твоим рефератом я передала профессору.
— Знаю.
— Откуда? — удивилась Августа.
— Он сам сказал. Я только что от него — целых два часа в гостях просидел.
— Он тебе больше ничего не говорил?
— Я хотел сообщить ему о результатах моих исследований, ну и, естественно, о последствиях, к которым они приведут.
— Профессор был безумно счастлив? — прищурилась Августа.
— Я бы не сказал. Но и в отчаяние не пришел. Он произвел на меня впечатление человека умного и реалистичного. Немного скепсиса, немного усталости.
— Не разбираешься ты в людях, Дан Испас! Понятия не имеешь, чем они дышат. Всех меряешь своим аршином, думаешь, любую задачку можно решить при помощи четырех арифметических действий или уравнения первой степени, и тебе неведомо, что лежит на дне человеческой души. А ведь там порой скрывается зверь!
Августа стояла перед ним, глубоко засунув руки в карманы его любимого стеганого халатика. Губы были сжаты, глаза горели, все время меняя цвет, словно море перед восходом солнца.
— Так что еще сказал тебе любезный профессор?
— Мы разговаривали о заводе, о научных исследованиях, о долге ученого, о перспективах развития техники. И еще о многом другом. Если хочешь подробного отчета, свари, пожалуйста, кофе, а то голова тяжелая.
Он надеялся, что за разговорами она постепенно успокоится и он наконец узнает, что же с нею стряслось. Пока Августа хлопотала в своей маленькой кухоньке, Дан с болью и нежностью думал о ней.
Августа принесла одну чашку кофе, демонстративно поставила перед ним. Дан сделал вид, что не заметил этого жеста, а она опустилась в кресло и бросила ядовито:
— Итак, кофе подан. Теперь хозяин может спокойно предаться размышлениям.
Дан пропустил мимо ушей и это и начал подробно рассказывать о своей беседе с Антоном Димитриу. Когда он рассказал о том, как сдержанно и с каким достоинством принял профессор этот внезапный удар, Августа скривила рот и презрительно процедила:
— Дорогой мой, неужели ты не уразумел, что это просто спектакль?
— Спектакль? — переспросил удивленно Дан.— Зачем?
— Выведать твои намерения, а заодно и твою идею. Ты думаешь, что он ничего не знал? Что его не предупредили?
— Да откуда же он мог?
— Проще простого — от меня! — И Августа посмотрела на Дана с победным видом.
Дану вдруг стало нечем дышать, холодная волна отвращения захлестнула душу. Молча разглядывал он Августу, словно видел ее впервые. А она и не скрывала своего глубокого удовлетворения. С трудом он пробормотал наконец:
— Зачем ты это сделала?
— Ты еще спрашиваешь? Каждый волен защищаться, когда его бьют. Как может и чем может. Я что, теннисный мячик, чтобы меня швыряли куда угодно? За своими идеями и опытами ты даже не замечал, что топишь меня. Да плевать тебе было на это! Возомнил себя эдаким современным мастером Маноле . Да вот только я-то не Ана, чтобы меня можно было принести в жертву и замуровать. Я умею кусаться и царапаться. И мне плевать на то, что ты тщишься осчастливить мир своими монастырями! Тем более что и не муж ты мне даже, а обыкновенный любовник, каких могут быть сотни. Я должна была защитить себя — и защитила.
— И что это тебе дало?
Августа захохотала. Она вскочила с кресла, забегала по комнате, потом, уперев руки в боки — поза эта показалась Дану чрезвычайно вульгарной,— воскликнула:
— Очередное предложение руки и сердца! Домнул профессор, старый вдовец, величественно созерцая меня с высоты своего пьедестала, предложил мне стать его женой. Будто я не знаю, как, впрочем, и многие другие, что он свел в могилу свою жену! Какой бессовестный, похотливый старый хрыч! Он думал, что я умру от счастья! Я попыталась было деликатно уйти от ответа, памятуя о месте на кафедре, и сказала, что надо подумать, но он схватил меня и полез целоваться, слюнявый пень. Представляешь? Тогда я надавала ему таких пощечин, что он свалился на пол. Он еще валялся, когда я ушла.
— Так ты была у него дома?
— И не один раз. А что? Твоя журналистка живет у тебя дома, а мне нельзя прийти к своему научному руководителю? Но не подумай, что после случившегося он начал меня преследовать. Наоборот, теперь он само великодушие. Вот его вчерашнее послание.
Она взяла со стола листок, протянула Дану, но потом, передумав, прочла вслух, подражая Димитриу:
— «Товарищ Бурлаку, ситуация сложилась так, что дальнейшее наше сотрудничество на кафедре, видимо, стало невозможным. Поэтому предлагаю Вам перевод в Бухарестский политехнический институт — этим делом я займусь лично. Искренне и горячо желаю Вам успехов на трудном, но благородном пути в светлый храм науки. Профессор А. Димитриу».
Дан внимательно слушал. Поднявшаяся было в нем волна возмущения поведением профессора постепенно спадала. А письмо вызвало даже уважение.
— И что ты решила?
— А что тут решать? Уезжаю, конечно. Ведь не куда-нибудь, а в Бухарест. Видишь, и мне наконец улыбнулось счастье.
Фраза эта больно задела Дана. «Значит, все, что было между нами, для нее теперь так, серые будни?» — подумал он.
— А там есть место на кафедре?
— Профессор организует обмен. Притащит из Бухареста другую, не такую капризную, как я. Много ли старикашке надо?
Наступила долгая пауза. Каждый ожидал, что другой выскажет вслух то, о чем они оба думали.
— Вот так возьмешь и уедешь?
— А ты подумал обо мне, когда переворачивал все вверх дном? — спросила она с раздражением. Села, закурила — к его удивлению — сигарету и сказала решительным тоном, будто приговор читала: — Дан, мы не подходим друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123