Павел не знал, что делать со своим свободным временем. Накупил книжных новинок, читал до поздней ночи, лишь бы ни о чем не думать. Подпись Ольги под каждым номером «Фэклии» говорила о том, что она жива и здорова. Но его беспокоило и тревожило, что она отвергает его помощь. Чисто женская форма мести, успокаивал он себя. И вот однажды, выезжая из заводских ворот, заметил Дана Испаса, не спеша поднимавшегося по улице. Дан махнул ему рукой в знак приветствия. Павел притормозил, открыл дверцу.
— Садись!
— Да нет, спасибо, я просто поздоровался...
Косма вышел из машины и решительно шагнул к Испасу.
— Я хочу наконец знать, что происходит с Ольгой. Дан стоял, глубоко засунув руки в карманы дождевика и нахлобучив капюшон, и удивленно смотрел на Павла.
— Как, а разве она тебе не звонила?
— Последний раз это было ночью, после того совещания. А теперь не берет трубку.
— Странно,— пожал плечами Дан.— Она часто тебя вспоминает. Мама даже говорит, что для Ольги твое слово — закон.
— Ошибаетесь,— ответил Павел с нескрываемой горечью.— Превыше всего Ольга ставит свое собственное мнение.
— Скажешь тоже, никогда она такой не была. И, наверное, никогда так не нуждалась в близком человеке, как сейчас.
— А почему же она не отвечает на телефонные звонки? Почему не возвращается домой?
— Хочешь честно? Видишь ли, о вашей ссоре я знаю больше, чем ты думаешь. Так вот, не кажется ли тебе, что Ольга задается вопросом: а может, Павел ищет какое-нибудь удобненькое решение, чтобы выпутаться из этой истории?
Косме показалось, что он сейчас упадет, и он оперся о стену дома.
— Неужели она так говорила?
— Нет, это я так говорю. Пытаюсь понять.
— Не знаешь ты ни ее, ни меня. Не может Ольга думать, что я такой подлец.
— Позвони к нам домой. Сегодня она неважно себя чувствует и все редакционные дела решает по телефону.
Павел поспешил к машине. Остановился у первого же автомата. Набрал номер Испасов. Ответила сама Ольга. Поколебавшись какое-то мгновение, Косма сказал дрогнувшим голосом:
— Я сейчас приеду и отвезу тебя домой. Последовало долгое молчание. Потом послышался тихий голос Ольги:
— Я так не могу. Нужно найти домработницу. Представляю себе, что творится дома.
— А Тея?
Снова молчание, потом тяжелый вздох:
— После всего, что случилось?
— А что с ней случилось? — не понял Косма.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Она тебе не может простить...
— Что простить?
— Зачем ты рвался в ее комнату?
Только теперь Косма сообразил и рассмеялся:
— Бедная девушка! Вот что вообразила! Я, понимаешь, искал питьевую соду, которую она куда-то засунула. Изжога с перепою замучила... Ты подумай, что ей в голову взбрело!
После паузы Ольга сказала каким-то вялым, равнодушным голосом:
— И все же не сегодня. Не хочу беспокоить Испасов, да и Тею надо еще уговорить.
— А когда же?
— Завтра в шесть. Когда вернусь из редакции.
Косма поймал себя на том, что ласково гладит микрофон. Улыбнулся. Ольга будто уловила улыбку, спросила обиженно:
— Чему это ты усмехаешься?
— Я трубку, Оленька, глажу, ласкаю ее, понимаешь? Он услышал, как она тихо всхлипнула, и встревожился:
— Я люблю тебя, Оленька! И всегда любил, все это время... единственное, чего я в жизни хочу,— чтобы ты меня простила.
— А ты знаешь, я стала уродливой и некрасивой... Испугаешься, когда увидишь.
— Ну, это дело поправимое,— твердо, как и подобает главе семьи, сказал Павел.— Сколько тебе до декретного отпуска?
— Много еще. Почти два месяца.
...А через несколько дней у них среди ночи вдруг возник разговор, которого они долго ждали. Начали о будущем ребенке, о медицинских консультациях, о том, что потребуется в первую очередь после родов. О чем угодно, только не о заводе. Наконец Ольга, понимая, что этой темы все равно не избежать, спросила:
— Ну, а что... дальше?
— Не знаю. Хожу на завод и возвращаюсь с ощущением, что все это временно. Беседую с людьми, принимаю решения, отдаю распоряжения... Но будто это кто-то другой, не я. Ноги, руки, даже голова точно свинцом налиты.
— Это кризисное состояние, оно пройдет, Павел.
— Вначале и я так думал. Ну еще бы: обидели, оскорбили, ущемленное самолюбие... Но оказалось не так. Анализируя последние годы, я понял, что превратился в какой-то бездушный робот. И тут же подумал: что делать, время такое... Потом стало стыдно, при чем здесь время? Ведь меня никто не заставлял, сам стал пугалом для своих же людей. Сказать тебе, где и как я ошибся? Да ты сама знаешь. А вот что дальше? О руководящей работе не может быть и речи: в профессиональном плане сильно отстал. Попроситься начальником смены или вернуться к станку?
— Ну, а тебя самого куда больше тянет?
— К станку.
— Значит, для этого государство тратило на тебя деньги, делало из тебя первоклассного специалиста, чтобы ты теперь вернулся к станку?
— Не так все просто! Станки теперь тоже другие, с программным управлением. Так что, смогу ли я на них работать, это еще вопрос.
Он вскочил и стал вышагивать по комнате. Волосы упали на лоб, брови сошлись на переносице. Таким он нравился Ольге, но она позвала его, положила руку на плечо, погладила стальные бицепсы.
— Помнишь, Павел, ты утверждал, что есть люди, которым нравится, когда им мешают, ибо именно это нужно им для оправдания собственной бездеятельности. Ты говорил, что, в сущности, это дипломированные лентяи. К другой категории ты относил нытиков. Что бы они ни делали, что бы с ними ни случалось, хорошее или плохое, они всегда недовольны, всегда у них на лице гримаса дежурного отвращения и слезы. Чтобы вызвать жалость и сострадание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123