И прежде всего я, первый секретарь?
Штефан ответил открыто и искренне:
— Кажется, товарищ секретарь. Мы все виноваты. И естественно, что облеченный большой властью обязан давать отчет в первую очередь. Надо крепко подумать, как лучше разобраться во всем, какие наметить меры. А главное — как по-настоящему поддержать наших людей...
Вызов в министерство застал Коему в состоянии прострации. Уже несколько дней ему казалось, что все на заводе обходят его стороной. В цехах рабочие делали вид, что очень заняты и не замечают его. С Даном Испасом он не разговаривал с тех пор, как Ольга и Тея ушли из дому. И, чтобы избежать встречи с ним, обходил «белый дом» стороной. Во время докладов Испаса на заседаниях руководящего состава оставался бесстрастным, не задавал вопросов, не требовал уточнений. По всем вопросам Дан обращался теперь к Овидиу Насте, с которым очень сблизился за последние месяцы. Несмотря на временное назначение начальником проектного отдела, Дан чувствовал себя на своем месте, и все проектировщики относились к нему с уважением, как к своему законному руководителю. Лишь от Нягу Косма узнал о радикальных изменениях в работе проектного отдела: без ведома дирекции, но при молчаливой поддержке главного инженера Дан разделил коллектив на четыре мастерских-лабораторий, специализация которых определялась перспективными проблемами, изменением профиля всего завода. Особенно разозлило Коему создание специальной мастерской по проектированию технологий. Когда он стал выговаривать Овидиу Насте за подобную неоправданную роскошь в условиях, когда заводу не хватает кадров и фондов даже для текущих дел, тот заметил лукаво: «Но ведь шеф проектировщиков не просил у вас ни денег, ни материалов!» Косма посмотрел на него с раздражением. «Во-первых, он не шеф, а «временно исполняющий», во-вторых, после той скандальной истории с трансформаторами мы знаем, чем кончается такая самодеятельность. Нет уже Пэкурару, чтобы подыгрывать им...» Сказал — и сразу пожалел об этом. Ибо сам затронул свое самое уязвимое место. Однако Наста не воспользовался возможностью нанести удар ниже пояса, с искренним великодушием посоветовал: «Вам решать, товарищ директор, но, по-моему, не стоит отказываться от творческого поиска, который может быть весьма полезным в самом ближайшем будущем». Косма спорить не стал, но на следующий же день приказал распустить мастерскую-лабораторию по проектированию новых технологий. Испас попросил дать распоряжение в письменном виде. Но Косма был слишком осторожным, чтобы поставить свою подпись под такой бумагой. Дан не настаивал: его устраивала эта ситуация, и Косме пришлось проглотить обиду. До позднего вечера сидел он в кабинете безо всякой нужды — листал газеты, вызывал Ва-силе Нягу, обсуждал, как мобилизовать коллективы токарного и намоточного цехов на выполнение плана. Все он делал механически, по инерции, по привычке. Ему все сложнее было притворяться по-прежнему полным сил и энергии. Уходя из кабинета, он даже не прятал коньячную бутылку в потайной шкафчик. Мариета Ласку сначала с удивлением, а потом со злорадством отметила, что генеральный директор выпивает ежедневно не менее бутылки. А ведь раньше коньяк простаивал месяцами нераскупоренным.
Питался он где попало, без разбора. Иногда просил принести чего-нибудь из столовой — дескать, совсем нет времени. А то вдруг отправлялся в самый дорогой ресторан и — к изумлению официантов, хорошо знавших его не один год,— просил обыкновенную отбивную или просто мамалыгу с брынзой. Выпивал два-три кофе и уходил с видом очень занятого человека, хотя на самом деле не знал, куда деваться, как убить время, которого у него стало теперь слишком много. Дома он бродил из комнаты в комнату, и ему казалось, что мебель трещит невыносимо — вот-вот развалится. И он уходил в сад. Садовник, который раньше наведывался лишь раз в месяц, оставляя основную работу Тее, теперь приходил через день и часами ковырялся в цветнике, изредка перекидываясь словом с Космой, не скупившимся на лишнюю сотню леев. С улицы сад Космы выглядел настоящим раем. «Как же, наверное, у него великолепно дома,— думали люди,— какой там должен быть изумительный порядок!» Но в доме — пыль в палец толщиной, на потолке паутина, постель не прибрана, на кухне пусто...
Бессонные ночи были мучительны. Когда-то он проводил их, обложившись книгами, пока не засыпал прямо в кресле. А теперь даже не раскрывал. Он лежал с широко открытыми глазами, вглядываясь в темноту спальни, и тосковал по Ольге. Подобного чувства он не испытывал с тех пор, как стал мужчиной,— привык к женскому вниманию. Вначале он просто не хотел себе в этом признаться, но когда она пришла к нему однажды во сне, такая близкая, нежная и всепонимающая, он вскочил с постели, бормоча проклятья, бросился к бару, где обнаружил лишь груду пустых бутылок. Пошел в ванную и долго стоял под ледяным душем. Лег, снова задремал. И вновь пришла Ольга, и вновь он обнимал ее, а большие синие глаза по-прежнему смотрели на него с бесконечной жалостью. Утром он встал вялым, вконец измотанным и несчастным, а на работе его охватила неуемная злоба. Как же так? Столько лет послушная и покорная, Ольга вдруг отказалась повиноваться — ему, своему законному мужу? Порою в него словно дьявол вселялся, и он готов был бежать в редакцию и бить ее, бить и унижать. Не раз приходило жгучее чувство ревности. Чего он только не воображал себе, представляя Ольгу то в объятиях одного, то в постели другого. Но хоть и ненавидел Дана, к нему не ревновал — слишком хорошо знал его порядочность и великодушие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123