Как выходили с завода, стал я его упрекать, а он прячет глаза и бубнит: «Все напрасно: митингуем, из кожи лезем, а Косме все нипочем — будто железный, будто завел себе покровителей не только в Бухаресте, но и на небесах»... Ну ничего, до завтра это у него пройдет. Уж больно близко к сердцу все принимает...
Штефан напряженно обдумывал услышанное. Первый вывод, отмечал он, такой: основная проблема не в организационных препонах, а в убыточном режиме работы завода и в волюнтаристских методах управления. Каковы причины такого положения дел? Надо проанализировать их как можно скорее, и сделать это должен сам коллектив. Это обязательное условие. Случай инженера Аристиде Станчу на первый взгляд особого беспокойства не вызывает, однако в нем просматривается нечто типичное. Среди инженеров, мастеров и рабочих наверняка есть немало людей сломленных, деморализованных. Но возмущенных, пытающихся найти выход — несомненно больше. Так или иначе, исправлять создавшееся положение нужно демократическим путем, причем в каждом цехе отдельно.
— Как много у вас рационализаторов в цехе? — спросил Штефан.
Спиридон Маня подсел к столу, расстегнул воротник рубашки, опрокинул стаканчик вина и улыбнулся:
— Да немало. Люди у нас головастые. Вот, например, Николае Замфир и Марин Журка предложили новую систему резки изоляционных пластиков. Вначале экономия составила двадцать процентов, а после того как они посоветовались с инженером Франчиском Надем из проектного, эта цифра поднялась до сорока процентов. Экономия, сами видите, серьезная, тем более что материал импортный. Из затененного угла послышался голос Ликэ Барбэлатэ, до сих пор молчавшего:
— А знаешь, что придумали Георге Паску и Лидия Флореску? Это молодые инженеры из проектного отдела, всего два года работают. Так вот, идея, по-моему, толковейшая: они предлагают унификацию каркасов. Подсчитали, что это обеспечит большую экономию металла. Кое в чем помог им и я. Но продвигается дело медленно. К сожалению, главный конструктор не дает ему ходу, говорит, что в производстве электромоторов подобное невозможно...
— Ну и?..— не понял Штефан.
— Вот именно, «ну и»! Антон Димитриу убежден: каждый тип электромотора должен иметь детали и запчасти, созданные только для него, не иначе.
— Хорошо, но ведь Дан И спас человек смелый, любит рисковать и в то же время в авантюру не полезет. Почему он не вмешивается?
— Не знаю, пока молчит...
Разговор затянулся далеко за полночь. Гости стали постепенно расходиться, только Штефана дед Панделе все не хотел отпускать.
— А то оставайтесь, а? Есть у меня к тебе дело. Личное, понимаешь? А Санде постелим в комнате у Ралуки.
— Нет, нет, не могу, дядюшка Панделе, — забеспокоилась Санда.— Петришор дома один.
— Ну что особенного? — Штефан сделал попытку успокоить ее.— Он же мужчина. Хватит нянчить...
Но Санда и слышать ничего не хотела. Она уже собралась уходить, как появился Ликэ и, узнав, в чем дело, предложил отвезти ее на своей машине.
— Будьте спокойны, доставлю прямо до порога, в целости и сохранности.
Штефан поблагодарил его с особой теплотой. От его внимания не ускользнул ни грустный взгляд, которым Ликэ обменялся с дедом Панделе, ни сердитый вид Ралуки, когда она принесла новую порцию кофе.
— Опять поссорились? — пристыдил ее отец. — Не знаю, что у тебя на уме, доченька, а только ведешь ты себя безобразно. Счастье свое не бережешь. И подумать только — ради кого, для чего...
— Оставь меня, папочка, в покое! — взорвалась Ралука.— Смотри, не перестанешь ворчать — уйду из дому куда глаза глядят. Я уважаю тебя, почитаю твое слово, но и я тоже человек. И веду себя так, как подсказывает сердце.
— Вот именно, — пробормотал Панделе.— А голова твоя где?
Девушка выбежала, хлопнув дверью.
Разговор не клеился — дед Панделе словно скалу пытался сдвинуть с места. По обрывкам фраз, больше по междометиям, Штефан понял, что и Василе, и Ралука оказались в трудном положении, а отец ничем не может им помочь. Но постепенно старик разговорился.
— Понимаешь, всю свою жизнь я прожил без деликатностей, безо всяких эдаких намеков да околичностей. Одно хорошо понимал: белое — это белое, а черное — это черное. И детей так учил. А вот последнее время вижу — стал Василе от меня что-то скрывать. С Ралукой по-иному. Мы, можно сказать, друзья. Разве что о делах сердечных тяжело с ней разговаривать. У нее мой характер — решительная, упрямая, гордая, даже, пожалуй слишком. Но очень уж зубастая, нетерпимая. Все знают: как она появилась на заводе, влюбился в нее Ликэ без ума. Сохнет парень, прямо сердце кровью обливается. А уводить ей никак не может. Поначалу они были друзья не разлей вода. И в стенгазете, и в комсомольской работе, и на вечерах — повсюду вместе. Ликэ не стал скрывать, что влюбился. Объявил и ей, и мне. Она хохотала весь вечер, а потом заявила: «Ты, наверно, чокнулся. Чтобы сделать из меня мужнюю жену вместо комсомольского секретаря? Чтоб я всю жизнь стирала твои грязные носки? Хочешь, — говорит, — остаться друзьями — хорошо, нет — скатертью дорожка». Конечно, Ликэ выбрал дружбу. Все ждет, что Ралука передумает. Но вот уж который месяц они в ссоре. И все из-за Космы. Однажды на дирекции Ралука поддержала его: мол, надо не дискуссии разводить, а дело делать, слишком много заседаем. Но обсуждался-то как раз вопрос об изменении профиля завода! В тот вечер Ликэ пришел к нам, и они с Ралукой до самого утра разговаривали. Уж какой терпеливый был он с Ралукой, а под конец не выдержал: «Да чего ты пляшешь под его дудку? Вскружил он тебе голову обещаниями, новым молодежным общежитием».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123