Мне потребовалось выучиться «хозяйственной дипломатии», изворотливости, обзавестить полезными знакомствами, овладеть всем набором способов, которыми можно добиться своего. Хорошо ли это? Кристя говорит, что нехорошо, нечестно. Но необходимость выполнения плана заставляет прыгать через собственную голову. Могу только сказать: я делал все, что было в моих силах. Не отрицаю, очевидно, допустил немало ошибок. Наверное, часть из них была неизбежна. Я ведь живой человек!.. Я не сожалею о годах, которые провел на «Энергии». Это были годы настоящей жизни.
Он резко сел. Зал молчал — ни вопросов, ни реплик.
Заключительное слово первого секретаря заняло четверть часа. Исходя из создавшегося на заводе положения, он наметил ряд первостепенных задач и акцентировал внимание на порочной практике пустопорожних совещаний и формального контроля. Потребовал от государственных органов провести доскональное хозяйственно-финансовое расследование, чтобы привлечь всех виновных к строгой ответственности.
В заключение Догару сказал:
— От имени секретариата уездного комитета партии мы предлагаем главку заменить генерального директора «Энергии» и пересмотреть распределение функций в руководстве завода. По партийной линии бюро проанализирует деятельность товарищей Космы, Нягу и Сфетку и подготовит отчет. Досрочно будут проведены выборы нового парткома. Кроме того, орготдел, а также отдел пропаганды детально проанализируют стиль и методы своей работы и доложат об этом пленуму. Партийная комиссия проведет анализ деятельности товарища Иордаке, который остается пока в нашем распоряжении.
На этом заседание закрылось.
Штефан глянул на часы. Как-то не верилось: столько всего произошло, а всего лишь семь часов. В надежде встретить Санду он поспешил в холл. И действительно нашел ее там в одном из огромных кресел.
— Телепатия! — воскликнул он.— Сандочка, да будет тебе известно, что сегодня великий день.
— Что ты имеешь в виду?
— Догадайся! Думаю, ты первый человек, осмелившийся сесть в это кресло-реликвию.
Санда улыбнулась устало:
— Переоцениваешь ты меня, Фан. Меня усадил первый секретарь — сам он разговаривает с товарищем Оанчей, а мне велел любыми средствами задержать тебя. Он нас приглашает.
— Приглашает? — оторопел Штефан.
— Именно. Не знаю — куда, не знаю — на какой час. Надеюсь, он не собирается устраивать пир в своем рабочем кабинете.
Штефан улыбнулся, живо представив себе эту картину.
— А Петришор?
— Дома. Говорит, играет с двумя школьными товарищами. Только голос одного товарища явно девчачий.
— Чего же ты хочешь, старушка, растет парень! Второй класс. Что они собираются делать?
— Сначала уроки. Потом, если будет время, посидят «немного» у телевизора. И если не дождется нас, сам ляжет спать.
В этот момент дверь кабинета широко распахнулась, и на пороге появились Оанча и Догару, оба с озабоченными лицами. Начальник главка дружески улыбнулся Ште-фану и с грозным видом остановился перед Сандой.
— А это тот самый «товарищ из пропаганды», который воды в рот набрал?
— А тебе кажется, что список выступавших был слишком коротким? — поспешил на помощь Догару.
— Да не то я хочу сказать,— сразу успокоился Оанча.— Просто был хороший повод поговорить о реформе всей системы пропаганды на этом заводе. Осточертели лозунги во всю стену и примитивные плакаты. Люди смеются.
— Думаешь, это только на заводе? — снова возразил первый секретарь.— Давай реально смотреть на вещи! Кстати, то, о чем ты говоришь, отмечено и в заключительных выводах.
Покраснев от обиды, Санда сказала:
— Хорошо хоть, что вы спустились с Олимпа. Все сразу увидали, поставили диагноз и панацею выдали.
Оанча так и застыл от столь неожиданного отпора. Он в растерянности потер свой острый нос, скорчил гримасу Догару. Тот рассмеялся:
— Так его, Сандочка, так! Ишь какой: не успел в начальники выбиться, как уже императора из себя корчит... Чего тебе в голову взбрело, Оанча? Да Санда одна из самых смелых на заводе, воюет с Космой вот уже лет восемь, да с такой храбростью, какая и мужикам-то нашим не снилась. Но ты прав, пора нам избавляться от этих штампов. К чему постоянно вбивать человеку в голову одни и те же вещи, которые он и без нас хорошо знает? Крепче его не убедишь, скорее наоборот, заставишь усомниться в этих высоких истинах, которые необходимо повторять, как молитву...
Они распрощались, и Оанча скрылся за дверью с живостью, поразительной для его роста. Догару подхватил Штефана и Санду под руки и, будто все уже было давно обговорено, сказал:
— Пошли пешком! Я ведь в двух шагах отсюда живу. И в самом деле, за ближайшим поворотом Догару
остановился перед многоэтажным домом старой постройки. В лифте они поднялись на шестой этаж. Догару осторожно отпер дверь и спросил ласковым, негромким голосом:
— Ты дома, Кристи? Вот и мы...
Из прихожей они прошли в комнату, стены которой были сплошь заставлены книжными полками. С простенка на них смотрел с отеческой улыбкой не очень старый, но совершенно седой человек. Санда замерла, прикрыв ладонью рот. Штефан обнял ее за плечи, взял из рук сумочку, осторожно усадил в кресло. В этот момент дверь справа отворилась, и на пороге появилась девочка лет двенадцати —ее огромные голубые глаза были точно такие же, как на портрете, и вся она словно светилась обаянием непосредственности и доверчивости.
— Я Кристина Пэкурару,— сказала она просто. И, посмотрев на хозяина дома, добавила: — Пэкурару-До-гару.
Ни Штефан, ни Санда не обнаружили своего изумления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123