Не раз, когда шел пешком или ехал по дороге, внимательно приглядывался к деревьям. Но деревья были как деревья — прямые и кривые, вымахавшие вверх и кряжистые, с раздутыми стволами и шарами омелы на ветвях. «Люди ведь тоже все разные,— думал он.— Разве эта развилистая береза с темным трутом на стволе не напоминает человека, поднявшего руки? Точно...» Каролис остановил лошадь, по глубокому снегу пробрался к березе, посмотрел с одной стороны, с другой. Наконец решил: если уж дерево, то только самое крепкое, только дуб.
В ту зиму Каролис такой дуб, какой ему был нужен, так и не нашел. Ездил и в другие деревни поискать, выпытывал у встречных, не видели ли они где-нибудь дубы. «Вы, часом, не колесник?» — для начала спрашивали люди; Каролис поддакивал и ехал, куда ему показывали. Но все это были не те дубы, которые он видел закрыв глаза. Осенью следующего года, когда землю сковал морозец, он приехал в деревню Даржининкай, нашел дубовую рощу и долго ходил по ней. Неожиданно у него подкосились ноги. Он стоял, глядел издали. Чем дольше глядел, тем яснее становилось— наконец- то нашел.
Неподалеку светилась изба с широкими окнами и зелеными ставнями. Красный глинобитный хлев, просторное и высокое гумно говорили, что это зажиточный хутор.
Каролис толкнул калитку, вошел во двор, огляделся. От гумна доносилось громыхание веялки. У хлева вскочила на ноги овчарка и, казалось, лишь чудом не сорвалась с цепи. Вторая, маленькая, не привязанная собачонка подбежала, норовя вцепиться в штанину.
Из двери гумна вышел крупный пожилой человек в сером домотканом пиджаке, поправил на голове фуражку, кивнул, высморкался, вытер пальцы о штаны.
— Хозяин...— издалека обратился к нему Каролис, но лай собак заглушил голос.
— Цыц, сволочи, в конуру! — рявкнул человек, и собаки, поджав хвосты, затихли.
— Хорошая дубовая роща тут,— Каролис махнул рукой в сторону дубов.— Ваша, хозяин?
Человек посмотрел на рощу, по лицу скользнула скупая и гордая улыбка.
— Наметанный глаз у тебя. Другой идет и пройдет, а ты... Хо-хо! — раздался почему-то знакомый гортанный смех.— Как-то раз бурей леса поломало, с моего гумна крышу сорвало, а дубам ничего, стоят.
— Какие деревья! Наверно, еще с крепостных времен.
— Дело есть?
— Есть, хозяин. Я дуб приглядел, он мне нужен,— сказал Каролис, посмотрел на рослого мужчину в упор, и вдруг его пронзило недоброе предчувствие.
— Хо-хо! — рассмеялся во весь рот человек.— Тебе нужен мой дуб? Хо-хо!
Это он... это он прискакал верхом и набросился на отца...
— Приглядел... Надо... Хо... А сам-то откуда?
«Не говорить правды... Что-нибудь соврать и уйти отсюда. Но ведь здесь этот дуб. Я целый год искал этот дуб... Притронешься чуток топором да стамеской, и будет стоять...»
— Из какой деревни, спрашиваю?
«Мне нужен дуб, и пускай он потешается. Нечего бояться... было бы кого...»
— Из Лепалотаса,— ответил жестко.
С лица Густаса сползла улыбка. Он прищурил глаз, словно прицеливаясь.
— Йотаута? — попал в цель.
— Каролис Йотаута.
С пустым мешком шел от амбара паренек, видно батрак. Остановившись, оглянулся через плечо на Каролиса и не спеша исчез в дверях гумна.
— Слыхал, отца у тебя не стало?
— Немцы застрелили.
— Немцы в любого не стреляют.
— Совсем ни за что...
— А зачем тебе дуб понадобился?
— Надо.
— Что это за ответ — надо!
— Для колес... Я колеса делаю.
— Так и говори.
— Хочу купить этот дуб... Даже не весь, только часть ствола.
— Дуб — это тебе не осина и не ольха.
— Я понимаю.
Густас стоял, не спуская глаз с Каролиса, словно не в силах решить, что ему делать с этим незваным гостем. Показать рукой на ворота, выгнать со двора да еще собаку с цепи спустить? А может... Все-таки дуб — такое дерево...
— Точно хочешь купить?
— Могу даже показать, какой дуб куплю.
— Ладно, сходим, хоть у меня и нету времени.
Когда Густас увидел, какой дуб выбрал Каролис, удивился, хотя и не хотел подать виду.
— Почему этот?
Дуб и впрямь был непригляден. Толщина — в один обхват, суковатый, замшелый, искореженный.
— Мне этот нужен.
— Думаешь, раз в чаще растет, раз такой... то даром отдам? Хо-хо!
— Я заплачу,— сказал Каролис, по-своему видя этот дуб.— Скажите сколько, я приеду и спилю. Ветки и верхушку оставлю вам на дрова, у меня дров хватает.
Густас обошел дуб; пытался понять этого няня, но не мог. Хотел даже послать его к черту, но раз уж столько времени ухлопал, раз уж за эту раскоряку дают деньги...
— Пятьсот марок.
У Каролиса мелькнула мысль, что это страшные деньги — корову продать придется, и то еще не хватит, но не смог оторвать глаз от дерева.
— По рукам. Приеду как-нибудь и заберу.
Густас тихонько рассмеялся и, когда Каролис торопливо ушел, остался стоять под дубом, вдруг усомнившись — действительно ли остался в выигрыше.
Тогда ни Каролис, ни Густас не подумали (и не могли подумать), что вскоре их дороги снова скрестятся.
Конечно, за это время не только в Швянтупе утекло много воды. Стены изб Лепалотаса услышали, чего еще не слышали: брань да проклятья — оккупанта надо было кормить да кормить, а когда ничего не стало, он вырывал изо рта последний кусок; слезы, стоны, тяжелые вздохи нарушали ночную тишину.
То не закатные зори озарили окна,— отступая, немцы не жалели зажигательных пуль. Поредели избы в деревне, поубавилось людей. Кого разорвало бомбой, кто сам на мину наступил или поковырялся в брошенной гранате (чаще дети — они-то всюду руки суют, как бы им ни запрещали), а хутор Банислаускаса опустел — вместе со всеми пожитками хозяева укатили на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148