И до следующей встречи!
На проспекте Саулюс поднял голову и сквозь поредевшую листву лип увидел золотистую полную луну, вспомнил море... Лунная дорожка на воде, по ней идет Дагна... ДАГНА И МОРЕ. Но это была лишь вспышка мысли, вроде блуждающего огонька во мраке. Прощаясь, мужчины пожимали ему руку, Дагна звала всех к ним домой продолжить праздник, но толпа стала редеть и с шумом удаляться. В остановившееся такси уселись только Саулюс с Дагной и Аугустас Ругянис с Альбертасом Бакисом — в этот вечер они были без жен, некому было тащить их домой, и они наслаждались свободой.
— Люблю тебя, Йотаута,— басил Ругянис, обращаясь к Саулюсу по фамилии; ко всем приятелям он обращался только по фамилии, поскольку, как он говорил, вся суть — в фамилии.— Хорош и Бакис... Ты не обижайся, Бакис, но ты, Йотаута, еще дашь всем прикурить. В тебе столько пороху... Нет, ты сам этого еще не знаешь, одна Дагна может это почуять. Чувствуешь в нем порох, Дагна? — и Аугустас через плечо водителя потянулся за рукой Дагны. Дагна повернулась к мужчинам, сидевшим сзади.
— Пардон, жена — единственно, кто может оценить запасы пороха мужа,— Альбертас Бакис попробовал обратить в шутку рассуждения Аугустаса.
Когда они оказались в гостиной и Дагна принесла кофе, Аугустас Руглянис продолжал разглагольствовать:
— Люблю тебя, Йотаута, черт знает за что, но люблю. А может, и знаю за что. Люблю всамделишных людей. Знаешь, что такое всамделишный человек? Не только справедливый, откровенный. Это человек — золотой самородок. И твердый как гранит. Ты такой, Йотаута, гад. Не воображай, но я говорю от души. Ты, Бакис, не сердись, тебя я мало знаю. Йотаута — дело другое, мы с ним давнишние друзья.-— И затянул высоким голосом:
Почему голова летит с плеч, Почему реки крови текут?..
Дагна взяла со столика «Вечерние новости», открыла и подала Бакису. Альбертас уткнулся в газету, потом откинулся, по-детски просиявшими глазами посмотрел на приятелей.
— Ну и ну! Сегодняшняя? — спросил у Дагны.
— Вчерашняя.
— Выпьем за Альбертаса и его выставку,— предложил Саулюс.— Ура, Альбертас!
— Полюбуйся, Аугустас,— сказала Дагна.— Твои друзья набирают силу.
Аугустас покосился издалека на газету.
— Не интересуюсь.
— Фотография Альбертаса!
— Думал, американского президента.
Бакис опустил глаза, посидел еще немного, потом вспомнил, что обещал позвонить домой, и удалился в прихожую. Минуту спустя, просунув голову в гостиную, сказал:
— Экскьюз! Спокойной ночи.
— Альбертас! — Дагна выбежала в прихожую, но Бакис не поддавался на уговоры.
— Кто идет, пускай уходит, у каждого своя дорога,— философски сказал Аугустас, погрузив пальцы в буйную, сильно поседевшую гриву, падающую на высокий лоб.— Я тоже скоро пойду, хотя меня и никто не ждет.
— Жена.
— Думаешь, Йотаута, у меня есть жена? Ошибаешься.
— Аугустас любит пошутить,— вставила Дагна.
— Я слов на ветер не швыряю, Дагна.— Ругянис вонзил угрюмый, мутный взгляд в женщину, уставился, словно увидев ее впервые и не понимая, как сюда попал.— У тебя нет сестры, Дагна? — наконец спросил.
— Ты опять, Аугустас... Лучше выпьем.
— Правда, Аугустас, выпьем,— подхватил Саулюс; он уже ясно видел, что на этот раз не удастся поговорить с Ругянисом начистоту. Весь вечер готовился к этому разговору, но все откладывал — может, чувствовал себя неуверенно или боялся, что первое же насмешливое слово Аугустаса может все разрушить.
— Отвечай, раз спрашиваю: сестра есть?
— Нет, Аугустас,— добродушно рассмеялась Дагна.— Зачем она тебе? Девушек хватает.
— Если встретишь такую, как ты, скажи мне. Я ухожу, Йотаута.
Ни Саулюс, ни Дагна не просили его остаться, посидеть еще, потому что знали: раз Аугустас сказал — слова менять не будет. Но Дагна все-таки спросила:
— Может, такси заказать? Как это ты в такой час.. Саулюс, позвони. Аугустас!
Аугустас, оставив дверь открытой, грузным шагом уже спускался с лестницы.
В гостиной они уселись за залитый кофе столик. Звенела тишина, город за окном замолк.
— Все похоже на спектакль. Неважные из нас актеры.
— Это твой вечер,— напомнил Саулюс.
— Ты доволен?
— Тобой?
— Ты все еще играешь.
Застывшая на усталом лице Дагны улыбка потускнела, глаза пригасил, налились слезами. Она уткнулась лицом в диванную подушку, ее плечи задрожали.
— Что с тобой, Дагна?
— Ничего. Совсем ничего...
Она не отвечала на вопросы.
Саулюс тронул Дагну за плечо, потом отвел руки. Он не знал, что делать... Чтобы так, ни с того ни с сего... по-дурацки...
— Что случилось, скажи...
— Ничего.
— Я не могу больше. Я ухожу в свою комнату.
Дагна старалась взять себя в руки, но, как плаксивая
девчонка, всхлипывала еще сильней.
— Почему, Дагна?.. Ну почему? О господи!..
Саулюс вскочил, бросился к двери, обернулся, посмотрел еще раз и услышал сквозь всхлипывания Дагны:
— Наглис... Наш маленький Наглис... Этот вечер... Ах, Наглис, ты мой Наглис...
Саулюс едва сдержался, чтоб не закричать: замолчи!
...Три года спустя я вернулся мыслями не только к вечеру именин Дагны. Рылся в прошлом, как последний нищий в изношенном чужом белье, с омерзением искал лоскут, дабы прикрыть свою наготу и позор. Но это было гораздо позже, а тогда...
Поднял трубку и узнал голос Аугустаса Ругяниса.
— Сильно занят, Йотаута?
— Ковыряюсь,— ответил я неопределенно и посмотрел на множество фигурок из пластилина и гипса, в беспорядке расставленных на стеллаже.
— Приезжай, по человеку соскучился.
— Но, Аугустас...
— Не хочешь, как хочешь.
Это была пора, когда я тщился переломить себя, уповая на волю, упорство и труд, когда каждый день, запершись в мастерской, допоздна упражнял пальцы и воображение, лепил крохотные фигурки и портреты, надеясь, что хоть одна моя вещичка заговорит и скажет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148