— Еврейский прихвостень!— привстал на цыпочки Отто Винклер.
Людвикас повернулся к Отто, подобрался, но все равно остался щуплым, издали он казался пареньком.
— Фашист!
Прокатилось по толпе слово, сказанное со страшной ненавистью, брошенное будто плевок. Это слово почти никто в деревне не слышал, но все как один поняли: так зовут человека, хуже которого и быть не может.
Людвикас стоял словно вкопанный, а к нему медленно приближался Отто Винклер. Вслед за ним, засунув руки в карманы штанов, крался батрак в клетчатой фуражке набекрень.
Казимерас Йотаута все хорошо видел и все понял.
— Это фашист!— что есть мочи прокричал он и стал торопливо пробираться сквозь толпу к шоссе.— Люди, разве позволим пруссаку?..
— Отойди, пруссак!— рявкнул с другой стороны Каролис, и отцу стало легче, он знал, что не один идет на помощь.
Трое подскочили со стороны и встали перед Отто Винклером. Отто неторопливо закатал рукава коричневой рубашки выше локтей, подбоченился, расставил ноги.
— Едут!— взвизгнула женщина.
— Полиция!
— Держитесь, ребята!
По шоссе со стороны Каунаса катил черный автомобиль.
Отто Винклер ликующе осклабился, взял из канавы никелированный велосипед, отвел его в сторонку.
Руки Казимераса Йотауты опустились, он тяжело дышал и, кажется, слышал, как вся толпа глубоко дышит будто одной грудью вместе с ним.
Автомобиль остановился шагах в двадцати перед завалом, из него один за другим выскочили полицейские. Последним появился мужчина в светлом костюме. Рассыпавшись на всю ширину шоссе, они неторопливо приближались к поваленным оленьим.
Казалось, какой-то страшный колдун обратил толпу в поле камней — никто не шелохнулся, не сказал ни слова, только удушливый жар шел от распаренных тел.
Полицейские остановились, сжимая в руках резиновые дубинки. Вперед вышел один из них, по-видимому старшой, стал медленно стягивать с правой руки белую перчатку. Его губы подрагивали, он не находил слов.
— Ну!— наконец разинул рот, рывком положив голую руку на кобуру пистолета, пристегнутую к желтому ремню.
— Господи, что теперь будет-то!— застонала женщина в толпе.
Снова воцарилась тишина.
— Ну!— повторил старший полицейский и спросил сквозь зубы:—Что сие означает, хотел бы я знать?
Вперед вышел один из тех, кто хотел было заступиться за Людвикаса. Он окинул взглядом толпу и повернулся к полицейским.
— Здесь собрались жители окрестных деревень. Нужда их пригнала.— Мужчина говорил спокойно, словно не полицейские стояли перед ним.— У всех у нас одна беда, и мы требуем, чтоб были уменьшены земельные налоги. А если нет — платить не будем. Многим из нас роет могилу Земельный банк. Мы требуем отложить оплату долгов и чтоб никто не смел покупать пущенное с молотка имущество. Требуем поднять цены...
— Требуем...
— Кончать!— взревел полицейский, резко выдергивая пистолет.— А я вам приказываю разойтись! А ну разойдись!
Толпа колыхнулась, заволновалась, словно поверхность озера от набежавшего ветра. Некоторые повернули было домой, но многие стояли, как и раньше.
— Мужики, не бойтесь, ничего они нам не сделают!
— Банислаускас, ты говори, пускай послушают.
— Не дадим городу! Откормленные, зажравшиеся, вы только посмотрите на этих боровов.
— Кровопийцы! Пиявки!
И мужики и бабы кричали, подбадривая сами себя и других. Казимерас Йотаута поискал взглядом Банислаускаса, который так хорошо выступал.
— Банислаускас, чего молчишь, валяй,— он подбодрил его, но Банислаускас, словно его по голове ударили, присел и исчез среди женщин.
— Мужики, вы не одни!— прозвенел голос Людвикаса.— Вся Сувалькия двинулась, вся Дзукия бурлит. Требуйте! Заставьте их уступить.
— Разойдись!— снова крикнул полицейский и махнул рукой другим, стоящим у него за спиной.
— Иисусе, бьют!
— Не дадим! У нас тоже руки есть.
Полицейские быстрым шагом приближались к гуще
толпы, лупили дубинками, кого только могли достать. Кто-то пустил камень, попал самому высокому из них в плечо.
— Дать сволочь! Чтоб копыта откинули!
— Бьют! Кровопийцы, пиявки, живоглоты!
Толпа рассеивалась, редела. Отступали и оба Йотауты, но отец тревожился за Людвикаса: только бы не угодил в лапы полицейских. Молодой, горячий, много ли надо? Вдруг он увидел человечка из Даржининкая, Гельтиса, которого привез сюда на телеге. Где он был до сих пор? Теперь он с камнем в руке метался то туда, то сюда, словно желая всех удержать.
— Кровопийцы! Пиявки!— все время выкрикивал Гельтис.— Вы, хозяева, убегаете, вам все равно... А я?.. Векселя у Густаса... Пустят все с молотка... Так и так погибать... Так что ж, удирать, мужики?! Неужто дадим им...
Гельтис вырвался вперед, где двое полицейских дубасили парня, прикрывшего руками голову.
— Кровопийцы!— Гельтис. замахнулся камнем, швырнул.
Грянул пистолетный выстрел. Гельтис зашатался, схватился руками за грудь.
— Стреляют! Насмерть застрелили, Иисусе!
Люди удирали по полю, схватив в руки деревянные
башмаки; приподняв подолы, уносились с визгом бабы.
Снова прогремел выстрел.
— Где Людвикас?— запыхавшись, с тревогой спросил Казимерас Йотаута, ковыляя по берегу речки.— Что теперь будет-то? Вот так, прямо в человека?
Каролис ничего не мог ему ответить, только поторапливал:
— Давай быстрее, отец.
— Только бы все обошлось. Этот Гельтис из Даржининкая... Может, помирает человек, а мы его бросили... Семеро ребят. И все погодки, слыхал я...
— Давай руку, отец. Побыстрее.
Среди желтеющих березок, напуганные выстрелами, стригли ушами лошади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148