Матильда слышит приглушенное, неровное дыхание, кажется, слышит даже удары его сердца, такие же тревожные.
— Саулюс...
Саулюс сбрасывает одеяло, садится на кровати, уткнувшись лбом в поднятые колени.
— Ушел,— шепчет.
— Куда ушел, Саулюс?
— В лес ушел!
Мать встает, садится рядом с сыном, так близко, что чувствует своим плечом, как Саулюса бьет дрожь.
— Хотел и меня увести. Хотел, чтоб мы оба ушли. О Литве говорил... Много говорил... И я еще прошлой осенью решил... с ним... вместе...
Матильда сплетает руки как для молитвы, стискивает крепко и костяшками пальцев зажимает приоткрывшийся рот.
— А потом... потом?
— Думал, Каролису станет легче, Густас перестанет его терзать... И тебе, мама...
— А потом?
— Потом...
Саулюс приникает головой к плечу матери. Матильда не видит, но чувствует, как он смахивает со щек слезы.
— Я тут... я никуда, мама...
— Сынок,— в это слово Матильда вкладывает всю тревогу своего сердца, всю любовь, веру и радо.сть.
Они сидели так долго, окутанные черной ночью.
Матильда еще не раз просила Саулюса посмотреть, который час, а под утро, когда сын задремал, бесшумно встала и, двигаясь на ощупь, выскользнула в дверь. Под ногами заскрипел снег, белый-белый, еще без следов. Нелегко будет идти, подумала. С Огородной
улицы повернула мимо костела, мимо кладбища выбралась на шоссе. Быстрее, быстрее, подстегивала себя, потом покосилась на восток — краешек неба уже светлел, заливался робким румянцем. Не будь столько снега, побежала бы. Быстрее, быстрее...
Почему она тогда так спешила, рассудком не понимала, только сердцем чуяла беду, костлявую руку судьбы, занесенную над ее домом. Эта холодная рука днем и ночью стучалась в дверь избы, скреблась возле окон, полевым валуном ложилась на грудь, стискивала горло и однажды должна была ударить. Ударила. Изо всей мочи.
И Матильда опять бежит. Раннее утро, Каролиса еще, может, не довезли до Преная, и она напрямик через поле выбирается на шоссе, пустынное и угрюмое, стоит здесь и ждет, сгорая от нетерпения. Гудит машина, прилетает и улетает — что для нее женщина на обочине. Матильда бежит по шоссе, но в такую даль пешком не доберешься. Взрывает перед пригорком машина. Матильда машет обеими руками. Стой, остановись, разве не видишь, что мне надо! Гудит, проносясь мимо, грузовик с солдатами. Еще один... и еще... Остановился! Услышал вопль ее сердца! Протянутые руки затаскивают ее через борт — такую тяжелую и неуклюжую. Матильда пристраивается в уголке, смотрит на юные лица солдат. Грузовик грохочет, подбрасывает женщину, она сидит стиснув зубы и радуется, что едет.
Матильда не раз бывала на старом Каунасском базаре, вспомнила улицы вокруг него, но где находится Березовая аллея, она не знала. Однажды Людвикас встретил их за понтонным мостом и все говорил Каролису: вот сюда поверни, вот туда... В лесу легче запомнить дорожки, чем в городе улицы. Все они на одно лицо, кривые, страшные, полные машин и людей. Тогда она даже не всматривалась, куда громыхает телега, все глядела на Людвикаса, рассказывала о доме и не думала, что ей самой придется в одиночку блуждать в этом огромном муравейнике улиц и людей. На каждом углу все спрашивала, где Березовая аллея. Многие проходили, даже не остановившись, иные махали в сторону холма... И она спешила в ту сторону, временами теряя надежду. На нечищеных улицах громоздился грязный снег, машины швыряли его на стены домов и в
прохожих, заляпали Матильде лицо. «Как может человек здесь жить, это же чистое наказание, наказание божье». Хотелось посидеть, отдохнуть, потому что ноги промокли, стали как деревянные. Из открытой двери повеяло теплом и запахом горячей похлебки — целую бы тарелку выхлебала, ведь крошки во рту не держала, но тут же сердце екнуло: а кто Каролису даст поесть? И опять брела по мокрому снегу с улицы на улицу.
— Где тут Березовая аллея? — спросила у женщины, которая тащила на детских саночках охапку дров.
Женщина вздрогнула, словно ее поймали на воровстве.
— Вы не здешняя?
— Издалека я. Сын там живет.
— Сын... Пойдемте.
— Вы мне покажете?
— Пойдемте, раз говорю. Я сама живу на Березовой аллее.
— Вот повезло-то! — обрадовалась Матильда.— Мне сегодня везет...
Березовая аллея оказалась совсем недалеко, и Матильда наконец вспомнила, как они с Каролисом тогда, остановившись у этого колодца, поили из ведра лошадей. День был жаркий, она подставила ладонь под живительную струю и попила, забрызгав пыльные башмаки.
— Теперь уже знаю. Этот дом, с балконом. Вот спасибо вам.
— Не за что,— сказала женщина и потащила дальше свои полешки по пустой Березовой аллее.
Матильда постучала в дверь. Никто не ответил. Еще раз постучала. Немного погодя поскреблась в соседнюю дверь и спросила, где сейчас Людвикас Йотаута, ее сын. Молодая женщина ответила: наверное, на работе, но скоро должен бы прийти на обед; он часто приходит в половине второго. Матильда хотела попросить — нельзя ли посидеть где-нибудь на кухне да подождать, но молодая женщина уже захлопнула дверь. Это ничего, она здесь подождет, даже лучше будет, увидит, когда сын вернется, а то заговорится и, чего доброго, прозевает. Ноги отяжелели, и она уселась на пол, прислонилась спиной к двери; перевела дух и почувствовала себя так удобно, что через минуту закрыла глаза, и ресницы тут же слиплись, будто смазанные медом. Она все
бежала, запыхавшись, через сугробы, но снег был настолько глубок, что она упала в изнеможении и стала тонуть, погружаться все глубже и глубже. Подняв голову, огляделась: кругом густой, будто молоко, туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148