Мать подошла, стащила тулуп, сняла шапку. Каролис сидел в изнеможении, казалось, вот-вот пошатнется и рухнет.
— Ты потерпи, сын,— сказала ласково, коснулась плеча Каролиса, словно надеясь, что частица страдания сына перейдет в ее сердце.— Потерпи еще немного, вечно так не будет. Может, Людвикас приедет, посоветуешься. Только вот Саулюс третью неделю не появляется, еда-то у него, наверно, кончилась. Пожалуй, завтра я затемно отправлюсь... Саулюсу покушать отнесу, авось в магазине чего достану. И девочкам лекарства поищу, страшно слушать, как кашляют.
Каролис словно очнулся от этих добрых слов матери.
— Я тебе лошадь запрягу, поезжай, мама,— торопливо сказал.
— Нет, я уж пешочком. Зачем надо, чтоб люди говорили: колхозную лошадь гоняю, председатель запрягает...
— Иди, мама, правда, иди завтра... И переночевать можешь у Саулюса... Зачем тебе спешить?
Мать, всю жизнь все чувствовавшая и видевшая, на сей раз не поняла, почему ее сын Каролис так советует ей уйти из дому.
Пока она утром сделала масло и уложила все припасы в корзину, успело рассвести. Каролис встал поздно, хоть ночью так и не заснул. Мать в спешке даже не поглядела как следует на сына, а Юлия пожаловалась на головную боль и, отпустив Алдону в школу, прилегла поперек кровати, оставив немытую посуду на столе.
Небо было пасмурное, пошел снежок. Каролис подумал: хорошо, что нету солнца, в такой серый день будет легче... Долго болтался на хуторе, наконец ушел.
В длинном хлеву Банислаускаса бабы кормили ко
ров. Весь двор и навоз в хлеву были усеяны сеном. До пастьбы еще далеко, а корма вот-вот переведутся. Каролис озабоченно посмотрел на женщин в грязных телогрейках, лениво шаркающих среди коров. Коровы мычали, гремели цепями, стучали рогами по дощатым кормушкам и загородкам. Воняло свежим навозом.
— Скажи что-нибудь, председатель! — колюче посмотрела на него жена Швебелдокаса.
Каролис вздрогнул и ухватился рукой за загородку. «Предсе-да-тель! Председатель!» — загудело в ушах.
— Коровы подоены? — спросил и понял: зря спрашивает.
— Сколько дойки-то! Вот-вот все запустятся.
— Где заведующий фермой?
— Третий день в глаза не видели. Говорят, загулял.
— Позови женщин.
— Да сколько женщин-то! Бабы! Идите сюда! Председатель зовет.
Каролис глазел на изнавоженные бока пеструх. «Пред-се-да-тель, пред-се-да-тель...» Все! Хватит, хватит...
— Вот так, женщины,— он не услышал своего голоса.— Вот так... Возьмите каждая свою корову и ведите домой. И другим скажите, пускай забирают свою скотину.
— Правда, председатель? — радостно вскрикнула жена Швебелдокаса.
« Пред-се-да-тель...»
— Забирайте... Отберите своих и уводите.
Каролис повернулся и спотыкаясь поплелся по дво-
ру.
Те же слова он произнес и на конюшне. Мелдажис спросил:
— А телегу свою взять могу? И плуг?
— Бери, Мелдажис, и телегу, и плуг.
Крупными хлопьями валил снег. Казалось, небо опустилось на постройки и деревья, повисло над головой; подброшенные ветром снежинки залепляли лицо, глаза. Хорошо, что день такой, снова подумал Каролис, но так равнодушно, что даже самому страшно стало. Не шел по дороге, брел по полям, проваливаясь в сугробы по колено, и слышал, как по всей деревне мычат коровы, кричат женщины и хлещут хворостинками по бокам своих животных, как по санному пути глухо громыхают
колеса телег и как фыркают лошади. Каролис шел запыхавшись, изредка зажимая ладонями уши, бежал, подгоняемый этим мычаньем, проваливался в ямы, вставал, опираясь руками, и опять бежал, пока не добрался до своего хутора. В избу заходить не стал — свалился на гумне на солому и лежал, прижав стиснутые кулаки к разгоряченному лбу.
После обеда прокрался в избу. Юлия обрадовалась, что хоть раз вовремя появился, и собрала на стол. Ел, но больше для вида, потому что надо было. Юлия убрала со стола, он остался сидеть и сидел долго. Потом встал, нашел крепкую наволочку, положил в нее две пары шерстяных носков, три пары варежек, пару исподнего белья, кусок хозяйственного мыла, завернул в полотенце каравай хлеба...
За окном валил снег, буйствовал ветер, и быстро смеркалось.
Мать, наверное, сегодня не вернется, подумал Каролис.
В тот вечер мать и правда не вернулась.
Каролис увидел ее утром, уже на рассвете, когда ехал через деревню. Она приближалась по заметенной дороге, закутав плечи в большой клетчатый платок. Высокая, прямая, с корзиной в руке.
Остановилась и застыла посреди дороги.
Каролису кровь бросилась в лицо; он хотел, чтоб в этот миг разверзлась земля и поглотила его, укрыла от глаз матери.
Вечером того же дня, сидя на дощатых нарах в темном подвале, Каролис не мог точно вспомнить, как все происходило там, на дороге через Лепалотас. Сильный, звонкий голос матери сливался с гневными криками и угрозами народных защитников. Кричала Юлия, вопили девочки, взахлеб лаяли собаки в деревне; со всех сторон стекались односельчане. «Не отдам внучек! И сноху не отдам!» — кричала мать. «Колхоз разбазарил... Бандитский дитя... Все вы такие!.. И старуху туда же!.. Ишь что выкинул!..» — возмущались народные защитники. На дороге толпились жители Лепалотаса, женщины похрабрее поддерживали Матильду. «Если Каролис в чем провинился, забирайте его, увозите, но детей оставьте...» В этой суматохе мать вытащила из саней Юлию, обеих девочек, обняла их и закричала: «Не отдам! Людвикасу пожалуюсь. Он в Каунасе и не та
ких видал, как вы. Не стану молчать, пожалуюсь. И Каролис не виноват! Сами увидите, что не виноват, и отпустите...» Кто-то развернул сани, на которых сидел Крувялис с вожжами в руках, усадил на них Юлию с дочками, и мать приказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148