Мужичонка, благодетель
мой, терпеливо ждет, и когда я, по его разумению, наедаюсь, резко
смахивает все со стола и достает кусок желтоватой бумаги, у коего вид
такой, словно бумагу выстирали, высушили, но гладить не стали. Обгорелой
щепочкой рисую схему ходов и попутно объясняю, почему ничего не принес -
мол, там от воды пар злой, я вот немного подышал и обликом сменился.
Хозяин все выслушивает, но продолжает молчать, что мне сейчас совсем не в
корысть. Надо разузнавать поскорее, кто я такой, что за местность и
прочее, прочее, прочее. Поэтому, покопавшись в складках халата и остатках
старой одежды, я достаю и с лихим видом ставлю на стол баклажку с пойлом,
что свалило не шибко светлой памяти Пахана.
- Трофей, - говорю. - Покрепче пива-то будет.
Благодетель молчит, а я гадаю - может, этот пресловутый Усмун слова
такого не знал? Или сухой закон тут, свято соблюдаемый?
Но все проще. Мужичонка просто обалдел от радости и удивления, он
вытаскивает новую зеленую лепешку в закуску, и через полчаса мы уже не
просто подельщики, а не-разлей-вода-друзья. Муторное дело - набирать
полный рот противной смеси пива с этим самогоном, а потом детской струйкой
сливать за пазуху. Иначе нельзя, с голодухи я по швам только так
разлезусь, вон, софляжник уже потихоньку сползает со скамейки на пол,
непрерывно при этом трепля языком, а мне ведь надо в этом мутном потоке,
так сказать, жемчужины смысла отыскивать.
Мало толку от трепа. Только и удалось узнать, что эта земля и есть
тот самый Токрикан, что в этой долине горный да рудный люд проживает, а в
других местах еще кто-то есть, и в эти места мне предстоит укрыться. Друга
здесь, кажется, не очень уважают, хотя и побаиваются, да и есть ли он
вообще, может, это так, голову дурят всякие. И еще "скоро будет все совсем
не так, и тогда я тебя, Усмун, не забуду. Уж я Твердый Свет взять сумею,
пусть темные его боятся, вон вчера сколько опять вынесли, никто увидеть не
умел, а я умею, и вообще я самый..." - и так далее по принципу "себя не
похвалишь - никто не похвалит". Потом следует попытка рассказать какую-то
историю, начав с конца, и наконец благодетель засыпает мирным сном щекою
на столе. Спи, спи, а я пока пошарю в твоей клетушке - но результаты
невеликие. Лавка, два грубых табурета, стол, подобие комода, из которого я
добываю еще полкруга хлеба и последнюю лепешку. Ничего интересного больше
нет, и принявши средней непотребности позу, я укладываюсь рядом.
Ранним утром, еще солнце над горами не поднялось, мужичонка меня
расталкивает. У него опухшее лицо и слезящиеся глаза, он молча наливает
себе пива и с охом выпивает, и я тоже не отстаю.
- Ну вот, - говорит он, - сейчас я тебе объясню...
Что он собирался объяснить, остается неизвестным. Дверь домика
распахивается от мощного удара, и в проеме появляется устрашающая фигура
человека в черном плаще, в чем-то вроде комбинезона, два ножа у пояса и
железный обруч с камнем на голове - знакомый атрибут! Сзади маячат еще
несколько силуэтов, но все внимание сейчас на посетителя. Он оглядывает
нас, потом делает резкий жест рукой. Со двора влетают еще двое, они
отшвыривают моего доброжелателя в сторону, а мне вяжут руки и ноги. Еще
один черноплащный приволок длинную жердь и просовывает мне под вязки. Я
благоразумно молчу, а вот мужичок поднимает шум - бессвязные выкрики, они
выражают ненависть и злость. Он так расстроен крушением своих надежд и
планов, что несмотря на всю бесполезность от слов переходит к делу - с
криком "не надо, оставьте" принимается тискать шефу с обручем колени. Шеф
с выражением скуки на лице отпихивает просителя и неуловимым движением
всаживает ему в спину один из ножей, а двое других, которые заняты
поднятием и выносом меня во двор, даже не заинтересовались расправой.
Около домика целый отряд - несколько плащеносцев на лошадях, еще одна
совсем уж замотанная кляча с навьюченной бочкой, два огромных голенастых
тролля, тупо уставившихся в одну точку, и на телеге штук шесть мелких
орков, вернее полуорков-полухаттлингов.
Шест с моей, видимо, ценной персоной, висящей на нем, препоручается
троллям, и теперь от моей спины до земли метра полтора. Железный обруч
командует:
- Все по коням, а вы, эй, за дело! - за дело призваны взяться мелкие,
их как ветром сдувает с телеги. Один привычно подпирает дверь домика
снаружи, а остальные вытаскивают из телеги жестяные ведра. Всадники не
спеша трогаются с места, и тролли шагают следом. Я выворачиваю шею
насколько возможно, и вижу, как один из мелких швыряет в домик кусок
чего-то горящего, и вся хлипкая постройка загорается как керосином
политая, да так оно и есть, наверное. Мои носильщики мерно топают по
немощеной или когда-то мощеной улице, мимо таких же дощатых домиков,
которые стоят правильными рядами. По улице ходят люди, но ни один из них
не обращает внимания на нашу процессию, как бы ее и нет совсем. А вообще
вбок глядеть мне затруднительно, и большей частью приходится созерцать
беловатое и равнодушное (что ему мои беды!) небо. Всадники
переговариваются:
- А с домом этого Усмуна что-нибудь делать будем?
- Нет, зачем? Его жена не знает даже, куда он делся, а что вернулся,
так и вовсе неизвестно будет.
- Ага, неизвестно. Через весь поселок протащили. Хоть они тут и
слепые, а мало ли что. Вот, этот же научился видеть?
- Ну и что? Усмуна теперь мать родная не узнает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131