Из тебя может выйти настоящий молодчина!..
Да нет, что же это пишет мой карандаш? Ведь это сплошная выдумка, от начала до конца! Единственное мое оправдание в том, что эти мечты могли бы и должны бы осуществиться.
Во всяком случае несомненно было одно: общество обратило свой взор на меня и брата и решило взяться за нас. К нам был послан не добрый и милый человек, а простая синяя повестка, при виде которой бедняка кидает в дрожь: в повестке значилось, что ребенок Георг Фредерик Андерсен достиг школьного возраста и должен явиться в определенный день в бесплатную школу на площади св. Ханса.
Тогда школа вообще пользовалась дурной репутацией, а бесплатная и подавно. Была ли эта школа хуже других, я не знаю. Во всяком случае мысль о ней наполняла меня тревогой, которая росла по мере того, как приближалось время учения. Георг — крепкий парень, но и он не радовался поступлению в школу. Как же должен был бояться я! Брат часто прогуливал уроки, так как у него не хватало мужества войти в двери этого ада, каким казалась Георгу школа. Я был его сообщником, и мы бродили по улицам, пока не кончалось время занятий, а потом шли домой, — таким образом, мать не могла догадаться, что Георг пропускает уроки. Но, разумеется, несмотря на все предосторожности, ему за это часто доставалось и от учителей и от родителей. И у меня не становилось легче на душе. Школа пользовалась дурной славой, и страдания Георга отнюдь не рассеяли мой страх.
— Раз так, я вовсе не пойду в школу, — заявил я однажды, выслушав рассказ брата о том, какие ужасы там творятся. — Ведь я уже умею читать.
— Это тебе не поможет, потому что ты читаешь не так, как надо, а это гораздо хуже, чем совсем не уметь. Учителя злятся на тех, кто выучился читать дома. Ты читаешь: комод, а это неправильно. Ты должен читать так: к — о = ко, м — о = мо, комод, иначе получишь линейкой по пальцам.
Я твердо решил совсем не ходить в школу. Когда наступит время, я сделаю вид, будто иду туда, а потом удеру и больше не вернусь домой. Разумеется, мне будет тяжело расстаться с родными. При одной мысли о том, что я никогда больше не увижу мать или сестру Сине, сжималось сердце, но стоило мне подумать о новой сестре или брате, которые могли появиться на свет, как я сразу успокаивался. Ведь я привык сам заботиться о себе и поэтому был уверен, что не пропаду.
В этот роковой день мое решение было тверже, чем когда-либо, и лишь благодаря чистой случайности оно не было осуществлено. В то утро мать особенно внимательно относилась ко мне и настроение у нее было серьезное. Когда она одевала меня, я ощущал ее прикосновения как ласку.
Я вышел из дому, испытывая затаенное чувство страха, и отправился по Королевской улице к выгону. Там пасся скот. Коровы трясли рогами и бродили с места на место; лошади дико носились галопом и лягались. На этот раз меня ничто не радовало: мне угрожала школа — и все остальное бледнело перед ней.
Я мог бы пойти кружным путем, минуя Триангль и Блегдамсвей. Идти там было гораздо интереснее: по одну сторону улицы сады за дощатыми заборами; рядом— литейные мастерские и строительные склады, тянувшиеся до самых озер. Мать советовала мне пойти этой дорогой. Но там была еще одна школа. Ни один мальчик с книгами в ранце не осмеливался пройти по Блегдамсвей мимо школы. Если мальчишки заметят меня, то вряд ли я сумею от них вырваться.
Непостижимая удача сопутствовала мне в этот день, и я счастливо миновал все опасности, но в конце концов все же случилась беда. Пройдя поле, я хотел свернуть в сторону, по Фелледвей, и пойти по направлению к Вестербро: там, где теперь находится Тиволи, было садоводство, и я знал, что садовникам всегда требуются мальчики-рассыльные. Но здесь я неожиданно натолкнулся на брата. Занятия в школе у него начинались на час раньше, чем у меня, теперь там как раз была перемена, и Георг решил пойти мне навстречу.
Не было никакой возможности убежать, и под защитой брага, державшего меня за руку, я прошел последний кусок пути и благополучно проскользнул в ворота, что казалось мне самым трудным делом. По дороге Георг меня поучал:
— Ты должен сидеть тихо, как мышь, тогда учитель, может быть, даже не взглянет на тебя. Но у «Толстяка Массена» и это тебе не поможет, он не терпит ленивых мальчиков, а будешь слишком стараться, — рассвирепеет. Если он велит тебе поймать вошь в его бороде, ты подойди к нему и делай вид, будто в самом деле ищешь, — это ему нравится больше всего. Но если «Папаша Браск» закричит: «Я спущу с тебя шкуру», возьмет тебя руками за голову и подымет кверху, ты не должен реветь, а то он еще больше разозлится.
Все это предвещало мало хорошего. У меня слезы подступали к горлу, но я решил ни за что не реветь.
По случаю торжественного дня я надел новую шапку. Мать сама сшила мне ее из остатков синей материи, Я очень гордился шапкой, особенно потому, что подкладка по цвету и рисунку напоминала обертку от мятных конфет. По форме шапка походила на бумажный змей с двумя развевающимися лентами сзади. Я лишился ее в этот злополучный день и никогда не забуду отчаяния матери. Она плакала оттого, что пропала такая прекрасная шапка.
Я благополучно дотянул до большой перемены. Внизу, на площадке для игр, вихрем носились мальчишки: там было опасно, и я благоразумно решил держаться в сторонке. Я стоял у забора и ел завтрак, который мать приготовила особенно вкусно, чтобы ознаменовать торжественность дня; она дала мне кусок холодной свинины с двумя ломтями черного хлеба.
На верхней площадке высокой школьной лестницы дежурил скуластый учитель Папаша Браск. Он держал в руке трость, его окружала ватага больших мальчиков, которые, не спуская глаз, как собаки, следили за каждым его движением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54