Угольщики выезжали из дома на телегах около полуночи. Черномазые, непохожие на других людей, они сидели на высоких мешках с древесным углем или на метлах и корзинах и сонно качали головами. Говорили, что они бросаются с ножами на людей, и мы, безопасности ради, всегда старались спрятаться в придорожную канаву, откуда кричали: «Угольщик! Дай немножко угля!»
Они бросали нам куски в канаву, а мы тщательно собирали их в шапки и тащили матери для утюга.
— Ну вот, два гроша сэкономили, — хвалила она нас.
Поля по обеим сторонам дороги были обнесены низкими бревенчатыми заборами. Мы любили ходить по этим бревнам, каждый по своей стороне улицы. Это удовольствие сокращало обратный путь. На полях паслись коровы. Когда мы проходили мимо, они переставали жевать и смотрели в нашу сторону. Иногда одна из них направлялась к нам, опустив рога, словно говоря: «Вот подожди, я тебя проучу!» Тогда мы с громким криком скатывались в канаву, а потом чувствовали себя героями.
Часто на полях шли солдатские учения. Солдаты стреляли, рыли окопы, возводили сооружения и бросались друг на друга. Поля пестрели палатками, маркитантками и продавщицами пряников, — в особенности когда бывал военный смотр. После него на земле оставалось множество патронных гильз и пустых бутылок. На месте трактирных палаток можно было, если посчастливится, найти даже мелкие деньги.
На этих полях и раньше происходили значительные события. Здесь были казнены Струенсе и граф Брандт . Рассказ о них ярко запечатлелся в моем воображении. Я прокрадывался к крайнему ряду домов Общества Врачей и смотрел через дырочку в заборе на холм, где произошла казнь. Однажды, после долгих просьб, брат счел меня «достаточно взрослым» и взял с собой на холм. Вид этого места произвел на меня такое сильное впечатление, будто я присутствовал при казни. Холм высился у самой Королевской дороги. Немного поодаль, посреди поля, была большая яма, обнесенная забором. Там, на дне ямы, до сих пор еще лежали трупы казненных, — так утверждал брат. Я влез Георгу на спину, добрался до края забора и потянул носом воздух. Ужасная вонь поднималась из ямы... Впрочем, позднее оказалось, что это просто отхожее место для солдат.
По другую сторону от Королевской дороги, в поле, раскинулось озеро, огромное, почти как море; называлось оно «Очки Хольгера Датского»! Чтобы добраться туда, приходилось преодолевать величайшие опасности — бороться с быками и бешеными лошадьми; да и само озеро было полно чудовищ. Мальчиков, которые заходили в воду, кусали за ноги пиявки; они сосали кровь до тех пор, пока не превращались в толстые кровяные колбаски. А посредине была бездонная дыра, которая вела вниз — прямо в ад! От одних этих рассказов по спине у трех-четырехлетнего карапуза начинали бегать мурашки. Прошло немало времени, прежде чем я осмелился исследовать эту часть мира.
На нолях происходили самые значительные для нас события. Иногда там не пасли коров, и все поле кишело людьми. Тогда мы в испуге бежали домой и прятались в угол между комодом и печкой. Может быть, сейчас рабочие уже дерутся с полицейскими! Они и раньше отваживались на это. Из нашего рассказа выходило, что на поле кипит настоящий бой, в котором ненавистной нам полиции основательно достается.
— Перестаньте лучше бегать туда! — умоляла мать. Но отец с дядей Оттербергом лишь смеялись и сразу же шли на поля.
Ходить на поля было делом рискованным, но мы, малыши, ничего не боялись! Мы лежали в траве целыми днями и, надвинув фуражку на один глаз, спали, а кругом бродили коровы, которых боялись даже самые большие соседские мальчики. Кристиан Нильсен, старший сын нашего соседа-шарманщика, долговязый подросток, частенько дремал там на солнышке. Моя мать не выносила его за то, что он целый день слонялся без дела. Однажды, когда Кристиан спал, через него с фырканьем перескочила лошадь, мчавшаяся галопом. Я с ужасом глядел на это зрелище из-за забора: парень даже не проснулся! С того времени Кристиан сделался нашим героем, и считалось особой честью, когда он снисходительно обращался к кому-нибудь из нас: «Ну как дела, забияка?» Мы, мальчики, старались прикоснуться к нему, — это придавало силы.
— Вот вздор! — говорила мать. — Какая сила может исходить от такого балбеса?
Она была моей поверенной во всех делах. Но не всегда я ей слепо доверял: есть ведь на свете вещи, в которых женщины ничего не смыслят. Мне не мешало набраться побольше сил, — с этим у меня дело обстояло очень плохо, а в мире ведь так много трудностей и опасностей! Кругом жили враждебно настроенные мальчишки, целые банды. Переступать границы их квартала, если тебя не конвоировала многочисленная ватага, было очень опасно.
Летом на полях паслась скотина; иногда коровы, заблудившись, подходили к нашим домам. А зимой огромные поля пустовали. Мать знала много рассказов о маленьких детях, которые заблудились там и не вернулись домой. И еще была полиция. А кроме всего этого, дома ждала неизбежная порка от отца!
В детстве я много болел и часто лежал в постели. Собственно говоря, вплоть до сорокалетнего возраста я постоянно прихварывал. До восьми лет у меня было очень плохое здоровье, — слабый организм с трудом переносил болезни. Тяжело отразилась на мне золотуха, от которой все лицо покрылось язвами, — только глаза не были затронуты. Кроме того, я часто простужался, вечно кашлял и страдал от бронхита. Лихорадка появлялась у меня от всякого пустяка. Меня поили рыбьим жиром, который в те времена представлял собой горькую желтую жидкость, глотать ее было очень противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54