А мадам Сандру плюнула и заявила: «Тьфу! Ну и черт с тобой!» А теперь они по очереди выкрикивали, — я отчетливо слышал их голоса» когда они проходили мимо нашего дома:
В их голосах звучало заразительное веселье. На мгновение светлый лучик озарял мое тягостное существование. Я подсаживал маленькую сестренку к окну или даже вытаскивал ее в садик, чтобы она тоже могла слышать голос матери. Но это только расстраивало ее, и она принималась реветь. С ней вообще было не легко.
Но когда я жаловался, мать только смеялась:
— Вот пустяки! Такой большой мальчик не должен говорить об этом. В твоем возрасте я уже лишилась отца и матери и ходила собирать хворост в Дюрехавен.
Я с содроганием подумал: «Как же ее не съели волки?» — и сразу сообразил, что мое положение во много раз лучше. А ю, что у нее умер отец, вовсе не казалось мне несчастьем.
— Да, мой отец был очень трудолюбив и никогда не пил. Все на Фальстере очень хорошо к нему относились. Он считался самым искусным кузнецом в Нюкебинге. Но началась холера и унесла его, мою беременную мать и двух братьев. Сначала умерла мать, и отец положил ей в гроб иголку с ниткой — чтобы она могла сшить белье для маленького. Он был хорошим, заботливым отцом.
Мать заплакала, не в силах рассказывать дальше. Но я уже из прежних ее рассказов зна-л конец истории о трех сиротах: о том, как родные и друзья разграбили дом и ничего не оставили детям. В восьмилетнем возрасте мать попала к родственникам в Торбек, а ее младшего брата Георга и сестру Марию взяли на воспитание и увезли куда-то далеко. Теперь они жили в Америке,» От дяди Георга не было никаких вестей уже много лет, а тетя Мария время от времени писала нам, — ей как будто жилось хорошо. Да, матери пришлось гораздо тяжелеег чем мне.
Я уже говорил, что отец работал в Ютландии. По правде сказать, никто из нас даже не замечал его отсутствия. Соскучиться по нему могла только младшая сестренка. К малютке он относился совсем иначе, чем к нам. Он мог без конца играть и возиться с ней, пока она не начинала шалить и ворковать, как голубка. Но когда мы тоже хотели присоединиться к их игре, он клал девочку обратно в колыбель и брался за газету. Мне часто казалось, что наше веселье его раздражает.
Когда отец уехал, мы облегченно вздохнули, не скрывая друг от друга, как приятно пожить без него. В воздухе словно повеяло чем-то новым. В то время мы начали освобождаться от слепой веры в судьбу. Условия жизни оставались такими же скверными, но над этим не приходилось задумываться. Бедность такой же дар господа бога, как и богатство. Однако с тем, что кормилец семьи делал жизнь домашних совсем несносной, мы не хотели мириться. Не мог же отец ссылаться на установленный богом порядок, когда брал себе большую долю, чем ему полагалось. И он не патриарх, чтобы бесконтрольно распоряжаться всем по собственному желанию, встречая лишь безропотную покорность со стороны остальных членов семьи. Да, он должен отчитываться в своих действиях наравне со всеми. Он был сильнее нас, и поэтому мы остерегались открыто спорить с ним, однако осуждали отца за те или иные поступки, избегали его и делали по-своему. Отец больше уже не воплощал в наших глазах «рок» — эти времена прошли, — теперь мы стали считать его виновником всех бед.
Хорошо, что отец уехал. Правда, мы остались без денег: он забыл прислать нам хотя бы часть заработка.
— Это похоже на него, — сказала мать, напрасно прождав несколько недель. — Теперь уж он- начнет кутить.
Мать сама принялась за дело. Полная неукротимой энергии, она умела найти выход из любого положения. С раннего утра она уходила с тележкой из дома, а для брата Георга нашла место посыльного в овощной лавке около Триангля. На меня легли обязанности по дому.
Нелегкая это была задача, и я чуть не валился с ног. Но когда мать после полудня возвращалась и ласково болтала со мной — я забывал обо всем. У нее была особая шутливая манера обращения, и когда я видел ее веселой, — трудностей словно не было и в помине. Кроме того, меня ободряла радужная перспектива — балаганы в Дюрехавене. Мать обещала нам, что если мы будем хорошо помогать ей, то как-нибудь в воскресенье все вместе отправимся туда.
— Это интереснее, чем «Балаганы для бедных»? — с любопытством спросил я.
— Чем «Рейн»? Да ты с ума сошел! В дюрехавенских балаганах бывают даже короли, когда хотят как следует повеселиться! — воскликнул брат.
— Да, там бывают важные люди, — подтвердила мать. — Государственный советник, у которого я служила, отправлялся туда с семейством каждое лето. Они всегда брали и меня.
Я довольно часто посещал «Балаганы для бедных», находившиеся в конце Известковой улицы. Там были устроены карусели, качели и тиры. Почти каждое воскресенье, после полудня, нам с Георгом разрешали пойти туда и давали по скиллингу. Вход был бесплатный, а за скиллинг можно было покататься на карусели или купить большой медовый пряник. К сожалению, мы не могли получить за эти деньги оба удовольствия. Однажды мы, правда, пытались это проделать. Георг, хитрый на всякие выдумки, предложил:
— Я покатаюсь на карусели, а ты купишь пряник, и мы разделим его. Таким образом получится двойное удовольствие.
Предложение мне понравилось, хотя, к сожалению, оно не оправдало ожиданий, — во всяком случае моих. Но все же это была какая-то форма дележа; впоследствии мне приходилось не раз наблюдать подобное.
В увеселительном саду вдоль забора стояли беседки, куда с нами изредка ходила и мать; она брала с собой бутерброды, и мы ели их, забравшись в беседку. Это было страшно интересно, так как полагалось заказать что-нибудь в буфете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54