Едва Амина переступила порог приюта, как аббатиса тут же приступила к обращению ее в новую веру. Вначале она велела принести конфет. Неплохое начало! Конфеты понравились Амине значительно больше, чем последовавшая за ними нудная болтовня настоятельницы, которая к тому же оказалась не вполне сведущей в вопросах теологии. В течение часа она беседовала с Аминой, но затем почувствовала себя страшно усталой и решила, что половину дела она уже сделала. После этого Амину представили монахиням, показали спальню, а когда она пожелала остаться наедине, с ней осталось только шестнадцать монахинь, то есть столько, сколько могла вместить келья.
Тут мы пропустим два месяца, проведенных Аминой в этом монастыре. Тем временем патер Матео пытался разузнать, не спасся ли Филипп Вандердекен, добравшись до какого-нибудь острова, находящегося под опекой португальцев, но ничего утешительного выяснить не смог.
Пребывание в монастыре скоро надоело Амине, она устала от навязчивой болтовни старой аббатисы и находила отвратительными Пересуды и сплетни монахинь. Каждая из них старалась поделиться с ней своей тайной, которая давно уже была всем известна. Все их секреты и истории были далеки от целомудренных представлений Амины и вызывали у нее отвращение.
В начале третьего месяца она настоятельно стала просить патера Матео найти ей другое пристанище, откровенно заявив ему, что пребывание в монастыре мало способствует ее приобщению к новой вере.
Патер Матео с пониманием отнесся к ее просьбе, но заявил, что у него нет денег на это.
— Вот они,— отвечала Амина, снимая с пальца перстень с бриллиантом.— В Голландии это украшение было оценено в восемьсот дукатов, а сколько оно стоит здесь, я не знаю.
Перстень перешел в руки священника.
— Завтра я приду сюда, и мы все обсудим. Аббатисе же я скажу, что вы перебираетесь к мужу, так как неразумно намекать ей, что вам здесь не нравится.
На следующий день патер Матео переговорил с аббатисой, после чего та позвала Амину к себе и объявила, что она может покинуть монастырь. Аббатиса успокаивала Амину, как только могла, велела принести конфет, затем благословила ее и передала на попечение патера Матео.
Оставшись с Аминой наедине, патер сообщил ей, что перстень он продал за тысячу восемьсот долларов и снял комнаты в доме одной вдовы.
Вскоре Амина оказалась в своих новых покоях, окна которых с одной стороны выходили на рыночную площадь, а с другой на высившееся мрачное здание. Когда вдова пояснила, что это здание святой инквизиции, Амина снова вздрогнула.
— Это ваш сыночек? — спросила Амина, когда к ней в комнату вошел мальчик лет двенадцати.
— Да, последний из моих пяти сыновей. Сохрани его, Боже! — отвечала вдова.
Мальчик был симпатичным и остроумным, и Амина решила завоевать его расположение, предполагая позднее воспользоваться его помощью. Это ей, пожалуй, вполне удалось.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Однажды возвращаясь с послеобеденной прогулки по улицам Гоа, Амина зашла на базар, что-то купила и, спрятав покупку под мантильей, принесла ее домой.
«Наконец-то я одна и за мной никто не следит»,— подумала она, усаживаясь в кресло.
— Филипп, мой дорогой Филипп, где ты? — воскликнула она.— Теперь у меня есть средство, чтобы узнать все! И я применю его!
Маленький Педрино, сын вдовы, нанес Амине свой привычный дневной визит. Едва войдя в комнату, он кинулся в объятия Амины.
— Где твоя мама, Педрино? — спросила молодая женщина.
— Она ушла на весь вечер в гости к своей подруге, и мы с тобой сегодня одни. Если ты позволишь, я останусь здесь.
— С удовольствием, дитя мое. Скажи мне, Педрино, ты умеешь хранить тайну?
— Умею. Ты только скажи мне.
— Пока мне нечего рассказать тебе, но мне хотелось бы, чтобы ты помог мне. Я знаю одну игру и могу показать на твоей ладони всевозможные вещи.
— В моей руке? Тогда покажи, покажи!
— Пообещай, что никому не проболтаешься об этом?
— Клянусь святой Богоматерью, я ничего не выболтаю!
— Ладно. Тогда ты кое-что увидишь.
Амина разожгла на жаровне угли и поставила ее себе под ноги. Затем на кусочке пергамента она написала чернилами несколько слов, нараспев произнесла их негромким голосом, но Педрино ничего не понял. После этого Амина бросила на пылавшие угли немного ладана и несколько семян кушнеца, которые превратились в плотные клубы ароматного дыма, и посадила Педрино на скамеечку рядом с собой. Взяв правую руку мальчика, она нарисовала пальцем на его ладошке четырехугольник, начертила в каждом его углу какие-то знаки и капнула в центр четырехугольника немного чернил, которые образовали как бы темное зеркало размером с талер.
— Теперь все готово,— торжественно произнесла Амина.— Посмотри сюда, Педрино. Что ты видишь там?
— Свое собственное лицо,— отвечал мальчик.
Амина бросила еще немного ладана на жаровню, от чего дым заполнил всю комнату, и нараспев произнесла:
— Туршухун! Туршухун! Спустись сюда! Сюда! Помоги, слуга знаменитого имени! Открой нам тайну!
Затем Амина взяла ножницы, разрезала пергамент пополам и бросила одну часть на жаровню, продолжая держать мальчонку за руку.
— Педрино, что ты видишь теперь? — спросила она мальчика.
— Я вижу мужчину, который плывет по воде,— отвечал парнишка. Его обуял страх.
— Не бойся ничего, мой мальчик, и ты увидишь еще больше. Плывет ли все еще тот мужчина?
— Нет. Я больше не вижу его,— отвечал Педрино.
Амина бросила вторую половинку пергамента на угли и произнесла:
— Педрино! Теперь повтори за мной: «Филипп Вандердекен! Покажись!»
— Филипп Вандердекен! Покажись! — повторил, дрожа от страха, Педрино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101