На него неприятно было смотреть, потому что он не прикрывался ни нижним, ни верхним веком. Мужчина выглядел так нeобычно, что казалось, будто он состоит лишь из одного этого глаза. Это не был мужчина с одним глазом, это был глаз с мужчиной! Его тело служило как бы башней, как у маяка, и не значило больше, чем башня, свет с которой струится навстречу отважному моряку. Однако приглядевшись, можно было заметить, что незнакомец не только очень маленького роста, но и неплохо сложен; что кожа и цвет его рук, однако, сильно отличались от рук настоящего моряка; что черты его лица хотя и резкие, но в то же время правильные. В его услужливом поведении было что-то повелительное, а само появление в доме таило в себе что-то такое, что пробуждало к нему почти глубокое уважение. Темные глаза Амины лишь на мгновение задержались на незнакомце, но когда она пригласила его войти, в ее сердце проник холод, хотя она и не могла бы объяснить себе почему.
Филипп был немало удивлен появлением незнакомца, который, как только вошел в комнату, не говоря ни слова, без всякого стеснения присел рядом с ним на кушетку как раз на то место, где до этого сидела Амина. Это явилось как бы каким-то предзнаменованием для Филиппа. Все произошедшее ранее пронеслось перед глазами Филиппа, и он почувствовал, что ему посылается призыв свыше отказаться от блаженства и покоя и посвятить себя жизни, полной опасностей и страданий. Его охватила сильнейшая дрожь. Кровь отхлынула от лица Филиппа, он не мог вымолвить ни слова. Возникла минутная пауза. Одноглазый осматривал стенные шкафы, затем его взгляд обратился на стоявшую перед ним Амину. Наконец тишина была нарушена звуком, похожим на хихиканье. Это смеялся незнакомец. Затем послышались его слова:
— Филипп Вандердекен... хи-хи! Филипп Вандердекен, вы не знаете меня?
— Нет! — отвечал Филипп почти возмущенно.
Голос маленького мужчины был очень своеобразен. Он был похож на приглушенный визг, который еще долго звучал в ушах тех, кто его слышал, после того, как умолкал.
— Меня зовут Шрифтен. Я лоцман с «Тер-Шиллинга»,— представился незнакомец.— Я пришел к вам... Хи-хи,—при этом он взглянул на Амину,— бедным влюбленным...—переведя взгляд на шкафы, он продолжал,— чтобы лишить вас уюта и...— он вскочил и стал быстро прохаживаться по комнате,— и, быть может... хи-хи, подтолкнуть к сырой могиле... прекрасно, весело! — добавил он, взвизгнув и вперив с многозначительным выражением свой единственный глаз в Филиппа.
Первым побуждением Филиппа было выбросить за дверь бесцеремонного гостя, но Амина, стоявшая, скрестив руки, перед незнакомцем и презрительно глядевшая на него, угадала мысли мужа и быстро вступила в разговор:
— Все мы следуем своей судьбе, любезный! Будь то в море или на суше — смерть возьмет свое. И если она и заглянет в лицо Филиппа, то оно у него не будет таким белым, каково оно у вас сейчас.
— Действительно? — переспросил Шрифтен, которому, казалось, не понравилась такая твердая уверенность молодой и симпатичной женщины. Его взгляд остановился на иконе Богородицы, стоявшей на камине, и он добавил: — Вы католичка, как я вижу... хи-хи!
— Да, мы исповедуем католическую веру! — вмешался Филипп.— Но почему вас это беспокоит? Когда отходит корабль?
— Через неделю... хи-хи! Только одна неделя остается вам на сборы! Только семь дней, чтобы проститься со всеми! Короткий срок... хи-хи!
— Более чем достаточный,— возразил Филипп, поднимаясь.— Можете передать капитану, что я своевременно приступлю к работе. Пойдем, Амина, не будем терять времени!
— Конечно,— отвечала Амина,— но наша обязанность быть гостеприимными. Не будет ли угодно вам что-нибудь освежающее, минхер?
— Через неделю,— повторил Шрифтен, поворачиваясь к Филиппу и не обращая внимания на вопрос Амины.
Филипп кивком подтвердил, что понял, и одноглазый ушел.
Амина опустилась на пуфик. Ее счастье кончилось так неожиданно и так скоро, что перенести это было слишком трудно. Да еще этот одноглазый незнакомец! В его словах и поведении явно было что-то зловещее. Создавалось впечатление, словно одноглазый знал больше, чем другие. Это напугало и потрясло супругов. Но Амина не заплакала. Она лишь прикрыла лицо обеими руками, а Филипп беспокойными шагами начал мерить маленькую комнату. Еще раз в его мозгу вспыхнули почти забытые воспоминания, еще раз он мысленно оказался в темной комнате, еще раз поднял с пола шитье, еще раз отшатнулся от таинственного
письма.
Счастливые дни для Филиппа и Амины кончились, и их охватило волнение. Через несколько минут к Филиппу вернулось прежнее самообладание. Он присел рядом с женой и обнял ее. Оба молчали. Они прекрасно знали, о чем думает каждый, и как ни тяжело им было, собирались с силами, чтобы привыкнуть к мысли о неизбежности долгой, а может быть, и вечной разлуки.
Амина заговорила первой. Высвободившись из объятий мужа, она прижала обе руки к сердцу, будто желая умерить в нем щемящую боль, и сказала:
— Поистине, это был посланец из другого мира, Филипп. Разве ты не почувствовал смертельного холода, когда он сидел рядом с тобой? Я ощутила его, как только он вошел.
Филипп, у которого было так же тяжко на душе, как и у жены, не желая еще больше пугать ее, отвечал:
— Не совсем так, Амина. Ты просто вообразила себе что-то. Его неожиданное появление и странное поведение показались тебе необычными. Я же увидел в нем просто человека, который из-за уродливой внешности лишен и домашнего очага, и улыбки женщины, ибо какая женщина улыбнется Богом обиженному! Его очень задело, когда он увидел тебя, и в нем проснулось злое желание лишить других счастья, никогда им не испытанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101