— Почему же тогда создается впечатление, что вы его враг?
— Я не враг ему, уважаемая госпожа!
— Нет? Тогда зачем вы пытались выкрасть у него таинственную реликвию, которая нужна ему для исполнения его миссии?
— Истинную причину я не могу назвать. Я только хотел, чтобы он прекратил дальнейшие поиски. Уж не из этого ли следует, что я его враг? И разве не было бы спокойней для него оставаться дома рядом с вами и жить в благополучии, чем бороздить далекие моря ради этих безумных поисков?
Амина не отвечала. Она погрузилась в глубокие размышления.
— Уважаемая госпожа,— обратился к ней Шрифтен после небольшой паузы.— Я желаю вам только добра. О судьбе вашего мужа я не беспокоюсь, но плохого ему тоже не желаю. Послушайте меня. Если вы хотите еще долго-долго прожить в мире и радости с вашим мужем, если желаете, чтобы он умер в своей постели, благословив перед смертью жену и детей, то все это исполнится. Для этого нужно забрать у него реликвию и передать ее мне. Но если вы хотите, чтобы Вандердекен неимоверно мучился, страдал, испытывал страх и сомнения, пока его не поглотит море, тогда оставьте ему ту побрякушку, которую он носит у себя на груди. Я вижу будущее! Подумайте над тем, что я сказал вам. Завтра утром мне хотелось бы услышать ваш ответ.
Искуситель ушел, оставив Амину наедине со своими мыслями. Она не могла унизиться до того, чтобы действовать за спиной мужа, и, когда тот пришел, рассказала ему о разговоре с одноглазым лоцманом.
— Но украсть у тебя реликвию,— добавила она,— я бы никогда не смогла, мой дорогой Филипп!
— Разве вожделения Шрифтена не доказывают, что мое предприятие богоугодно? — спросил Филипп.— А иначе захотелось бы ему мешать его осуществлению?
— Я не знаю,— отвечала Амина.— Но я, пожалуй, и сама бы с радостью предотвратила его. В том, что Шрифтен может заглянуть в будущее, я не сомневаюсь и даже верю, что он верно видит его.
— Пускай! — согласился Филипп.— Однако то, что он говорил, это лишь его высказывания, но и те не очень-то ясны. А что касается его намеков на невзгоды, то я к ним давно уже подготовлен. Я смотрю на этот мир как на нечто преходящее и надеюсь найти блаженство в другом. А ты, Амина, ты ведь не связана клятвой и можешь, последовав совету одноглазого пророка, избежать той ужасной участи, о которой он говорил.
— Я клянусь, Филипп,— отвечала жена,— что останусь с тобой, как требует того нависший над нами рок, и разделю с тобой радость и горе, счастье и невзгоды, жизнь и смерть, как это и положено верной жене!
Филипп молча поцеловал руку Амины, и на этом разговор закончился.
На следующий вечер к Амине подошел одноглазый Шрифтен и спросил:
— И что же вы решили, уважаемая госпожа?
— Шрифтен, ничего не получится! — отвечала она.
— Уважаемая госпожа. Уж коль ваш муж должен следовать своему долгу, то вам-то зачем все это нужно?
— Шрифтен, я должна поступить так, ведь я его жена, навсегда, на этом или том свете! Не осуждайте меня за это!
— Осуждать? — удивился Шрифтен.— За что? Я не осуждаю вас, я восхищен вами! Но тем самым вы причиняете мне боль. Впрочем, что такое смерть, в конце концов? Ничто, хи-хи!
Шрифтен поспешно удалился, оставив Амину одну.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Покинув Гамброн, «Утрехт» зашел на Цейлон и оттуда направился в восточные воды. Шрифтен все еще находился на корабле. После того разговора с Аминой он стал более сдержанным, старался не попадаться на глаза ни ей, ни ее мужу. Он не подстрекал людей, чтобы вызвать их недовольство, не проявлялась его вспыльчивость, не было и насмешек. Но его высказывания запали в души Амины и Филиппа. Оба выглядели задумчивыми и стремились скрыть друг от друга свою грусть. А когда они обнимались, их одолевало тяжелое предчувствие, что они наслаждаются счастьем, которое скоро исчезнет. В то же время оба готовили себя даже к самым страшным неожиданностям. Крантц был очень удивлен изменением их настроения, но не мог его объяснить.
«Утрехт» находился недалеко от Андаманских островов, когда одним ранним утром Крантц, понаблюдав за барометром, зашел в каюту Филиппа.
— По всем признакам предстоит встреча с тайфуном,— поделился он с капитаном своими наблюдениями.— Об этом свидетельствует погода, то же самое показывает и барометр.
— Спустить топовые и малые паруса! Топ-галант тоже убрать! Я сейчас подойду,— отдал распоряжение Филипп.
Море было ровным, но свист ветра уже предвещал надвигающийся шторм. Сгустился белесый туман. Все принялись за работу. Тяжелые предметы были спущены в трюм, пушки закреплены.
Вскоре налетел первый сильный порыв ветра. Судно накренилось. Ветер стих, и корабль выпрямился. Затем порывы ветра начали следовать один за другим. Море, пока еще ровное, покрылось барашками и стало белым, как саван. Ветер несся уже единым порывом, превратившись в ураган, и налетал на корабль так, что тот почти до планшира зарывался в воду. Через четверть часа ураган пронесся дальше, и корабль зарывался в волну уже не так сильно. Море продолжало бушевать. Час спустя ураган налетел с новой силой. Брызги летели в лица матросов. Начался дождь. Корабль то вздымался, наткнувшись на водяной вал, то замирал, взлетев на гребень волны, и так продолжалось до тех пор, пока ураган не умчался вдаль, унося с собой разрушение и оставляя разбушевавшееся море.
— Я думаю, непогода скоро уляжется,— сказал Крантц.— По ветру становится немного светлее.
— Самое трудное, как мне кажется, уже позади,— отвечал Филипп.
— Ничего подобного! Все трудности еще впереди! — прозвучал возле уха Филиппа тихий голос. Рядом с ним стоял Шрифтен.
— Ого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101