Амина молча, не мешая ему, сидела напротив. Наконец Филипп промолвил:
— Ночью, когда я караулил вход в дом, я размышлял о многом. Можно мне высказаться откровенно?
— Почему же нет? — отвечала девушка.— Я убеждена, что ты не скажешь ничего такого, что не должны слышать девичьи уши.
— Ты вселяешь в меня уверенность, Амина. Мои думы касались тебя и твоего отца. Вам не следует больше оставаться в этом доме, стоящем так уединенно.
— Да, дом стоит в уединении, что небезопасно для моего отца и, возможно, для меня. Но ты знаешь моего отца. Ему нравится эта уединенность. Он платит за дом очень немного, а тебе известно, как он печется о деньгах.
— Тот, кто заботится о своих деньгах, хранит их в надежном месте, а здесь их сохранность не обеспечена,— возразил Филипп.— Послушай меня, Амина. У меня есть дом, рядом живут соседи, и при необходимости можно рассчитывать на их помощь. Я думаю уехать отсюда, возможно, навсегда, поскольку хочу уйти в море на первом же корабле, который отправится под парусами в Индийский океан.
— В Индийский океан? — удивилась девушка.— Почему туда? Разве ты не говорил вчера, что у тебя есть тысячи гульденов?
—• Конечно же, говорил. Да, их у меня тысячи. Но я обязан уехать, Амина. Не спрашивай меня ни о чем, лучше выслушай мое предложение. Твой отец должен переехать в мой дом. Он будет присматривать за ним во время моего отсутствия. Если он согласится, то окажет мне услугу. Ты должна уговорить его. Там вы будете в безопасности. Твой отец будет хранить и мои деньги, поскольку мне теперь они не нужны. С собой я возьму лишь немного.
— Моему отцу нельзя доверять чужие деньги,— возразила Амина.
— К чему твой отец занимается накопительством? Покинув этот мир, он ведь все равно ничего не сможет взять с собой. Все останется тебе. Разве тогда мои деньги не будут сохранены?
— Хорошо. Можешь оставить деньги на хранение мне. Так будет надежнее. Но почему необходимо, чтобы ты отправился в море, у тебя такое большое состояние?
--Не спрашивай меня, Амина,—повторил юноша.— Сыновний долг обязывает меня. Больше я ничего не могу сказать тебе, по крайней мере сейчас.
Коль ты говоришь так, я не буду больше расспрашивать, я уважаю твои чувства,— отвечала девушка.— Меня подвигает на расспросы не простое девичье любопытство. Нет, совсем иное, возвышенное чувство заставляет задавать эти вопросы.
-- Что же это за возвышенное чувство, Амина?
-- Едва ли точно я могу выразить его,— смущенно отвечала девушка. -- Может быть, это целая сумятица чувств: благодарность, доверие, почтение, благосклонность. Разве этого не достаточно?
-- О, конечно, Амина, если они возникли за короткое время нашего знакомства. Точно такие же чувства, пожалуй, испытываю и я. Но если ты благосклонна ко мне, то еще больше обяжешь меня уговорив отца оставить это одинокое жилище и перебраться в мой дом.
А когда ты намереваешься уехать? — спросила Амина. Не отвечая на ее вопрос, юноша продолжал:
-- Если твой отец не захочет, чтобы до отъезда я оставался в доме как пансионер, то я подыщу себе другое пристанище, а согласится -- я не причиню вам беспокойства. Конечно, если ты не будешь возражать, чтобы я оставался в доме еще несколько дней.
-- А что я могу возразить на это? — отвечала Амина.— Жить здесь дольше небезопасно, а ты предлагаешь убежище, и с нашей стороны было бы несправедливо и неблагодарно выгонять тебя из собственного дома.
Хорошо, Амина. Уговори отца переехать в мой дом. Я не прошу никакой платы, примите это как доказательство моего дружеского расположения к вам. Уехав, я не буду спокоен без уверенности, что вам ничего не угрожает. Ты обещаешь мне, что уговоришь отца?
— Я обещаю употребить все свои способности и уверена, что смогу. Я умею влиять на oтца. Вот тебе моя рука. Теперь ты допилен?
Филипп взял протянутую Маленькую руку. Захлестнутый неж-ными чувствами, он поднес ее руку к губам и взглянул на девушку: не сердится ли она? Ее темные глаза смотрели на него так же пристально, как и тогда, когда он впервые вошел в их дом. Они будто просвечивали его насквозь, но руку она не отняла.
— Поистине, Амина, мл можешь доверять мне,— произнес Филипп, снова целуя руку девушки.
— Я надеюсь... Мне кажется... Нет, я убеждена, что могу,— отвечала она неуверенно.
Некоторое время оба молчали, им многое нужно было обдумать. Наконец Амина произнесла:
— Я, кажется, слышала от отца, что твоя мать была очень бедной и страдала расстройством рассудка? И, как говорят, в вашем доме есть комната, которая уже долгое время заперта?
— До вчерашнего дня,— вставил Филипп.
— Не там ли ты нашел деньги? Может быть, твоя мать и не знала о них?
— Она знала и сказала мне об этом на смертном одре.
— Наверное, были очень важные причины открыть эту комнату?
— Так оно и есть.
— Что же это были за причины? — спросила Амина тихим, проникновенным голосом.
— Я не могу назвать их. Одно могу сказать: мою мать одолевал страх перед одним событием.
— Перед каким событием? — продолжала расспрашивать Амина.
— Она говорила, что ей явился мой отец.
— И ты поверил в это, Филипп?
— Я нисколько не сомневаюсь в этом. Но больше никаких вопросов, Амина! Комната открыта, и нет оснований для страхов, что отец явится снова.
— А я и не боюсь,— возразила Амина.— Но это, видимо, связано с твоим намерением уйти в море? Не так ли?
— Я скажу тебе так: это предопределило мой уход в море. Но не спрашивай меня больше, прошу тебя! Мне больно не отвечать, но долг не позволяет мне говорить что-либо об этом деле!
Наступила пауза. Затем девушка заговорила вновь:
— Ты очень дорожишь своей реликвией, и мне кажется, что она тоже как-то связана с твоей тайной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101