Эти служащие назывались «искусители» и выполняли функции осведомителей святого суда. Но как ни была презренна эта работа, ею стремились заниматься дети аристократов. Они если и не считали за честь принадлежать к «искусителям», однако понимали, что эта должность позволит им обезопасить себя. «Искусители» проникали во все слои общества, и каждое кем-то опрометчиво сказанное слово становилось известно святому суду.
Вызов в инквизицию никогда и никем не отклонялся, ибо, попытайся кто-нибудь его избежать, все население поднялось бы и поддержало этот вызов.
Пленники страшного трибунала содержались в одиночках, и очень редко в одной темнице оказывались двое. Допускалось это только тогда, когда длительное одиночество грозило заключенному тяжелой болезнью или смертью.
Все заключенные обязаны были соблюдать абсолютную тишину. Тех, кто плакал или даже молился, избивали, заставляя замолкнуть. Наводящие ужас вопли истязаемых пытками часто разносились по галереям, как бы предупреждая томившихся в застенках, что их может ожидать та же участь.
Первый вопрос, который обычно задавался арестованному, звучал так: «Из чего складывается ваше состояние?» Арестант должен был точно указать, чем он владеет, и дать клятву в правдивости своих показаний. Если же выяснялось, даже после того как обвиняемый получал свободу, что его показания не соответствовали истине или были не точны, он вновь подвергался аресту, но уже под тем предлогом, что дал инквизиции ложную клятву.
Задавать этот вопрос у инквизиции имелись веские основания, поскольку все состояние обвиняемого переходило, как правило, к святому суду.
Законы инквизиции были таковы, что, применяя их, она создавала видимость, будто вершит справедливость. Хотя для доказательства вины было достаточно двух свидетелей, суд в любое время представлял семерых. Найти свидетелей труда для инквизиции не составляло, поскольку очных ставок не проводилось, а свидетелей нередко пытали. Они же, чтобы спасти свою жизнь, часто давали ложные показания.
Основными преступлениями, совершение которых преследовалось инквизицией, считались колдовство, ворожба, оскорбление религии и иудейство.
Когда Фердинанд и Изабелла Кастилийские изгнали евреев из Испании, те подались в Португалию, где их приняли, но с условием, что они станут христианами. Конечно, изгнанники соглашались, но не все приняли христианство. Тех, кто был крещен, стали называть новыми христианами, но новообращенных португальцы презирали, не веря в их истинное обращение. С течением времени многие из новообращенных вступили в браки с португальцами. Их потомки тоже считались новыми христианами, и на них обратила свое внимание инквизиция, обвиняя в иудействе, иначе говоря, в возвращении к еврейским храмовым обрядам.
Как же использовала инквизиция этот вид обвинения? Католика, происходившего родом из такой несчастной семьи, вызывали в суд и арестовывали. При этом он должен был указать свое состояние. Он послушно делал это, убежденный в своей невиновности и в надежде, что его скоро выпустят. Но едва показания становились достоянием инквизиции, его бросали в темницу, а имущество распродавалось, превращаясь в деньги, которые к нему никогда уже не возвращались. По истечении нескольких месяцев заточения обвиняемого приводили в зал суда и спрашивали, знает ли он, за что его держат в заключении. Затем советовали серьезно подумать и ничего не скрывать, давая тем самым понять, что только так он может снова обрести свободу, но пленник упорно настаивал на своей неосведомленности. Так повторялось бесчисленное множество раз. Приближалось время аутодафе, то есть публичной казни тех, кто был признан инквизицией виновным. Аутодафе проводилось раз в два-три года. Прокуратор предъявлял обвинение в иудействе, которое подтверждали семь свидетелей. Судьи снова уговаривали узника признать себя виновным, но тот продолжал утверждать, что невиновен. Несмотря на это, все равно выносился приговор: «Виновен! Хотя и не сознался!»— что означало сожжение заживо на костре в ближайший праздник. Приговор постоянно напоминался осужденному до самого дня казни. Напуганный страшным приговором и получивший заверения, что не умрет, если сознается, несчастный наконец сознавался, полагая, что спасся. Но он ничего не добился своим признанием, а лишь ухудшил свое положение.
— Ты сознаешься, взваливая на себя грех иудейства,— говорил старший судья.— Но ведь запрещенные обряды нельзя осуществить в одиночку и поэтому назови своих сообщников, если не хочешь умереть!
Таким образом несчастный, обвиняя себя, не выигрывал ничего, но чтобы спасти свою жизнь, должен был донести на ближних. А кто мог быть ими? Чаще всего это были братья, сестры, жена, дети, поскольку только им можно доверять.
Признавал ли обвиняемый свою вину, умирал ли, отстаивая свою невиновность, его состояние все равно переходило во владение инквизиции. Между тем признание обвиняемого играло для святого суда немаловажную роль, поскольку позднее оно зачитывалось публично, чтобы убедить людей, с какой, мол, беспристрастностью и справедливостью действует святой суд.
В Гоа обвинения в колдовстве и магии предъявлялись чаще, чем в других местах. Причиной этого было то, что индусы, как и рабы в других регионах, часто принимали крещение, чтобы понравиться своим хозяевам, и такой переход в новую веру, соседствуя с их обычаями и обрядами, нередко приводил их на костер.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Амина провела в темнице несколько часов, когда к ней вошли два тюремщика и, ничего не говоря, отрезали ее длинные шелковистые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101