Никаких возражений не позволялось, искать защиты негде. Приказ адмирала казался матросам чрезмерно жестоким, но он был оправдан. С оставшимися людьми адмирал не мог управлять кораблями, а даже такое малое пополнение могло спасти жизнь сотням людей. На адмиральском корабле «Лев», когда он выходил из Амстердама, было двести пятьдесят человек, теперь же оставалось только семьдесят трудоспособных матросов. Такое же положение было и на других судах. Первый капитан «Льва» умер, второй слег, и на судне не было никого, кроме рулевых. Корабль, занимавший второе место в караване, был в еще худшем положении. Коммодор на нем умер, и, хотя капитан был еще жив, на судне оставался только один офицер, способный подняться на палубу.
Адмирал вызвал Вандердекена к себе. После того как он выслушал его рассказ о гибели «Святой Катарины», он приказал ему отправиться капитаном на второй корабль, назначив капитана того судна коммодором. Крантц остался вторым капитаном на адмиральском судне. Из доклада Филиппа адмирал заключил, что Крантц настоящий моряк и бравый офицер.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Флотилия под командованием адмирала Римеландта направлялась в Ост-Индию через Магелланов пролив и Тихий океан. В те времена, несмотря на неудачи, считалось, что это самый короткий путь к пряным островам. В караван судов входили: соро-качетырехпушечный адмиральский корабль «Лев»; тридцатише-стипушечный «Дорт», на мачте которого развевался флаг коммодора, им теперь командовал Филипп; двадцатипушечное судно «Северное море»; «Юный святой» с двенадцатью пушками на борту и яхта под названием «Шевелинг», вооруженная четырьмя пушками.
Моряков со «Святой Катарины» перевели на «Лев» и «Дорт», самые большие корабли, поскольку малые суда могли еще обслуживать их собственные команды. Когда все вопросы были решены, боты были подняты, и флотилия продолжила путь. Дней десять суда шли под легким бризом. Больных цингой на корабле Филиппа становилось все больше. Многие умерли, и их похоронили, опустив за борт в море. Каждый день болезнь поражала кого-нибудь еще.
Однажды вновь назначенный коммодор Авенсхорн отправился на адмиральское судно доложить адмиралу о состоянии дел на корабле и, по совету Филиппа, высказать мнение, что надо бы пристать к южноамериканскому берегу, где подкупом или силой добыть свежую провизию у испанцев или местных жителей. Но адмирал не хотел и слышать об этом. Это был отважный, но властный и строптивый человек, которого невозможно было в чем-либо убедить. Он оставался глух к страданиям подчиненных и упрямо отвергал любое предложение уже только потому, что оно исходило не от него.
Коммодор вернулся на корабль злым и возмущенным высказанными в его адрес нелестными словами.
— Что делать, капитан Вандердекен? — спросил он Филиппа.— Вам известно наше положение. Долго мы не продержимся, и если так будет продолжаться, то скоро волны будут бросать наше судно, как скорлупку, а команда медленно вымирать. У нас сорок матросов, а дней через десять едва ли останется человек двадцать. Чем тяжелее работа, тем быстрее истощаются люди. Не лучше ли погибнуть в борьбе с испанцами, чем околеть здесь, как паршивые овцы?
— Я согласен с вами, коммодор,— отвечал Филипп,— но мы вынуждены подчиняться приказу. Да и адмирал у нас твердолобый человек.
— И к тому же жестокий. Я испытываю огромное желание отстать от него ночью, а потом уж оправдаться перед Компанией, если меня обвинят в невыполнении приказа.
— Не поступайте опрометчиво! Может быть, позднее, когда команда на его корабле тоже ослабнет, он пожалеет, что не прислушался к вашему совету.
Миновала неделя. Караван прошел лишь незначительный отрезок пути. Болезнь свирепствовала на кораблях все сильней, и у коммодора, как он предсказывал, осталось только двадцать здоровых матросов. Адмиральский корабль оказался в таком же положении, и коммодор снова предложил направить корабли к берегу.
Однако адмирал был не только суровым, но и мстительным человеком. Он сознавал разумность такого предложения, но поскольку уже однажды отклонил его, то теперь вовсе не хотел ничего слышать. Он преисполнился неприязни к коммодору, ведь ему нужно было либо согласиться, либо отказаться, показав, что он мешает спасению людей и успешному плаванию. Высокомерие не дало ему признать свои ошибки, он и на этот раз отказался прислушаться к словам подчиненного. Коммодор вернулся на «Дорт» ни с чем. Суда находились лишь в трех днях пути от побережья, но продолжали двигаться на юг к Магелланову проливу.
Однажды ночью, когда Филипп уже спал, коммодор поднялся на ют и отдал приказ изменить курс судна на три румба к западу. Была непроглядная тьма. Кормовой фонарь горел только на адмиральском корабле. Отклонение «Дорта» от курса прошло незамеченным. Поднявшись утром на палубу, Филипп не увидел вокруг ни одного корабля. Взглянув на компас, он обнаружил отклонение от курса и спросил, кто и когда приказал изменить его. Узнав, что приказ отдан коммодором, он успокоился.
Коммодор Авенсхорн объяснил Филиппу, что приказ адмирала он нарушил по необходимости: может погибнуть вся команда.
Через два дня они заметили землю, а приблизившись, увидели большой город, в гавани которого стояли испанские корабли. Они стали на якорь в устье реки и подняли английский флаг. Подошел бот, и находившиеся в нем поинтересовались, кто они такие и чего хотят. Коммодор выдал свой корабль за английский, поскольку знал о ненависти испанцев к голландцам. Узнай испанцы, что судно голландское, они наверняка бы отказали в помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101