— У того посланца дьявола имеется заколдованный талисман, который он носит на груди. Если вы отберете у него тот талисман и выбросите его за борт, ваш корабль будет спасен. Не сделаете этого — погибнете все!
— Да, да! У него есть такая вещица! — закричали несколько матросов.
— Глупцы! — вскричал Филипп.— Как вы можете верить этому одноглазому негодяю? Разве вы не слышали, как моряк, который поднимался к нам на борт, назвал его корабельным боцманом? Так он и есть тот, кто принес нам несчастье, а не я!
— Да, да! Это так! Тот, в меховой шапке, назвал одноглазого корабельным боцманом!—закричали матросы.
— А я говорю вам, что все это чистая ложь и надувательство! — снова вмешался Шрифтен.— Пусть он отдаст свою заколдованную вещицу!
— Да, да! Он должен отдать ее!—закричали опять матросы и бросились на Вандердекена.
Филипп отступил к капитану.
— Безумцы!—закричал он.— Соображаете ли вы, что собираетесь сделать? Я ношу на груди священное распятие! Посмотрите! А теперь выбрасывайте меня в море, если хотите, чтобы ваши души были прокляты на веки вечные!
— Оставьте его! Отойдите от него! — приказал капитан, которого ром несколько успокоил.— Никакого кощунства над святостью! Отойдите от него!
Шум голосов становился все громче, но из возгласов можно было понять, что одни были за то, чтобы выбросить за борт об-' ладателя талисмана, а другие — одноглазого. Наконец капитан принял решение. Он приказал спустить на воду маленькую лодку и посадить в нее обоих. Такое решение было одобрено, потому что удовлетворяло обе стороны. Филипп не возражал, и лишь Шрифтен визжал и отбивался руками и ногами, что заставило команду применить силу, чтобы спустить его в лодку, где он, дрожа, уселся на передней банке. Филипп сел на весла и, налегая на них, направил лодку к кораблю-призраку.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Уже через несколько минут из лодки, в которой находились Вандердекен и Шрифтен, невозможно было различить сквозь красноватый туман даже очертаний «Сеньоры до Мойте». Корабль-призрак был еще виден, но находился, казалось, несколько дальше, чем ранее. Филипп греб с усердием, но не мог приблизиться к нему ни на дюйм. Чтобы передохнуть, он оперся на весла. В это время раздался голос Шрифтена:
— Даже если вы будете грести целую вечность, Вандердекен, вы все равно никогда не догоните этот парусник и вам долго-долго придется болтаться на волнах вместе со мной. Почему же вы не выбросите меня снова за борт? Вам тогда будет легче грести, кхе, кхе, кхе!
— Я был очень разъярен тогда тем, что вы пытались украсть мою реликвию,— отвечал Филипп.
— А разве я не хотел только что выкрасть ее снова? А? Разве не так? Кхе, кхе, кхе!
— Да, так. Но теперь я убежден,— отвечал Филипп,— что вы такой же несчастный, как и я, и тоже следуете за своей судьбой, как я должен следовать за своей. Почему ваша судьба переплелась с моей, я не знаю, но совершенно очевидно, что моя удача зависит от того, сохраню ли я реликвию, в то время как вы должны стремиться выкрасть ее у меня. Мы оба являемся лишь орудиями в руках провидения, но вы предназначены мешать мне выполнить мой долг перед отцом, и поэтому являетесь моим заклятым врагом. Однако, Шрифтен, я не забыл и никогда не забуду, что вы были приветливы с моей бедной женой, что вы заранее предсказали ее печальную судьбу, хотя она и не прислушалась к вашему доброму совету. Значит, вы никогда не были врагом Амины, хотя должны были оставаться моим. И хотя вы мой враг, я прощаю вас ради Амины и никогда не причиню вам зла!
— Так вы прощаете своего врага, Вандердекен? Я действительно ваш враг, должен вам сознаться! — подтвердил Шрифтен, задрожав всем телом.
— Я прощаю вас и делаю это от всего сердца! — отвечал Филипп.
— Тогда вы победили меня и достигли своей цели! Я признаюсь вам, наконец, кто я. Послушайте меня. Когда ваш отец в гневе и против воли Всевышнего лишил меня жизни, ему был вынесен приговор: призраком бороздить моря до тех пор, пока его сын не освободит его. Я тоже был приговорен за свои прегрешения к блужданию, и цель моя была в том, чтобы мстить.
Я остался на земле, чтобы мешать вам. Условие заключалось в том, чтобы вы никогда не достигли своей цели, пока мы остаемся врагами, а вашим другом я должен был стать лишь в случае, если бы вами был выполнен завет христианства и вы простили бы меня от всего сердца. Филипп Вандердекен! Вы простили своего врага, и наши судьбы определились!
Когда Шрифтен говорил, Филипп, не отрываясь, смотрел на него. Затем лоцман протянул ему руку, и Филипп пожал ее. В следующее мгновение ему показалось, будто рука прошла сквозь туман, и фигура Шрифтена растворилась в красноватом тумане, который по-прежнему окутывал море и небо. Филипп остался в лодке один.
— Боже милосердный! Благодарю тебя за то, что исполнение моей миссии близится к концу и я увижу свою Амину! — промолвил Филипп.
Лодку прибило к носовой части корабля-призрака, и вскоре Филипп стоял на палубе, где его тут же окружили матросы.
— Где ваш капитан? — закричал Филипп.— Где он? Я должен поговорить с ним. Передайте ему, что с ним хочет поговорить его сын!
Матросы рассмеялись.
— Его сын? Его отец, хотите вы сказать! — возразил младший рулевой.
— Его сын,— повторил Филипп.— Не обращайте внимания на мои седые волосы.
— Ну что ж, минхер, вон он подходит к нам!
— Что случилось? — спросил капитан корабля-призрака.
— Мне кажется, что вы не узнаете меня? — обратился к нему Филипп.— Да разве это возможно, если вы видели меня в последний раз, когда мне было три года? Но вы, конечно, помните о письме, которое вы передали своей жене?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101