Единственный человек, кто его понимает,— это дочь. С ней можно и поговорить и поделиться... Да, Марине он сумел дать правильное воспитание. Дочерью он доволен. А кто еще понимает, что он старался ради общего дела, все — другим, а себе — ничего? Ровным счетом ничего. Шел туда, куда посылали,— никогда не отказывался. Всегда горой стоял за линию партии. Был принципиальным, непримиримым. Не то что Ларинен — тот и нашим и вашим, бесхребетник какой-то. А еще парторг. А вот Воронова не поймешь... Дело делает, пользуется уважением и авторитетом в верхах. На собраниях краткий, деловой, человек, конечно, сухой. А за сухость не наказывают. Интересно, за что же его любит Айно Андреевна? Если бы Елена Петровна так же... Коллиеву очень хотелось, чтобы Елена Петровна понимала его с полуслова, с одного взгляда. И чтобы она... А пока она только посмеивается, подшучивает. Надо поговорить с ней серьезно. Они люди немолодые, обо всем могут договориться по-деловому. Спешить, конечно, не стоит. Только — как она будет относиться к Марине? Марину он, отец, в обиду не даст никому. А вот с Мирьей сложнее... Тут нужно подумать, приглядеться. Все- таки она воспитывалась там... Пока она усердно учится. Это — дело. Может быть, послать ее учиться куда-нибудь подальше? Тут он, Коллиев, взял бы на себя все хлопоты, всю заботу. Он пошел бы в райком или даже в обком, попросил бы помощи. Правда, отношение теперь не то, что было раньше. Раньше его ценили, оказывали доверие, и он всегда оправдывал это доверие. А теперь там—-новые люди, старых почти не осталось, вот и не понимают его и не знают его заслуг. Хорошо, что о его трудоустройстве позаботились. «Вам же немного осталось до пенсии?» Так и сказали.
Что ж, пенсия так пенсия. Елене Петровне тоже немного осталось до пенсии...
Было уже темно, когда Наум Сидорович вернулся к себе, в маленькую нетопленую комнату, которую Изольда занимала в общежитии.
Наум Сидорович мало бывал дома — одному слишком тоскливо и одиноко в этой комнатке. Из окна видна лишь куча бетонных плит, наваленных на затоптанном грязно-сером снегу. Старик смотрел на эти плиты и думал: «Вот она, жизнь. Живет человек, топчет снег, таскает тяжелые бетонные плиты. Потом умирает. Его закопают в землю, скажут на могиле пару теплых слов — и забудут. Другие будут жить в домах, сооруженных из этих бетонных плит. Они тоже будут работать, делать что смогут, будут заняты мыслями о призвании человека. Но никому не дано прожить столько, чтобы увидеть мир завершенным и совершенным. Да, очень небольшой отрезок времени отведен человеку, он видит только крохотную долю истории. Но не все люди используют и это время так, чтобы с чистой совестью сказать: я сделал все, что смог». Такие невеселые мысли лезли в голову в этой неуютной комнатке, при виде этих плит.
Веселее шло время среди молодежи и школьников. У них свои думы, свои заботы, они по-иному смотрят на настоящее и будущее. Им мир видится менее совершенным, чем людям старшего поколения. Человеку, прожившему свой век, кажется, что он сделал больше, чем сделал на самом
деле, а молодое поколение, которое пока что не сделало ничего, полагает, что оно в состоянии совершить больше, чем оно на самом деле способно сделать. Вот она, проблема отцов и детей. Так всегда было. В старину, бывало, отцы ремнем учили сыновей уму-разуму, и сыновья с превеликим уважением обнажали голову на могиле отцов.
Уж эта молодежь... О чем только не говорили у костра! Об антиматерии, теории относительности. «Человек за один год может прожить сто земных лет. Для этого достаточно только мчаться с огромной скоростью. Со скоростью света, используя энергию антиматерии». Наум Сидорович поправлял головешки в печке и усмехался про себя. Ему хотелось заметить им, что на земле человек тоже должен находиться в более ускоренном движении. Ну конечно, двигаться не со скоростью света, а по мере своих сил и способностей. Чтобы жизнь была прожита с максимальной пользой. Но он ничего не стал говорить у костра. Ведь они, эти ребята, много читают, им и так уже оскомину набили всевозможными советами и нравоучениями. Если уж говорить им, то надо говорить что-то новое. Пусть они мечтают об антиматериях и антимирах. Будет время — сами поймут, что на земле жизнь надо прожить по земному времени.
У старика тоже были свои земные заботы. Даже свои домашние дела, которые он выполнял каждый вечер в той же последовательности. Сперва он затопил плиту. Когда дрова разгорелись, взял ведро и пошел за водой. Валил снег, и тропу к проруби опять занесло. Ветер бросал в лицо колючий снег. Старик светил карманным фонариком, пытаясь отыскать тропу, по которой ходили за водой.
Когда он вернулся, комната показалась уже уютней: в плите весело трещали поленья и стало теплее. Старик поставил на плиту чайник и проверил свои запасы. Опять забыл зайти в магазин. В шкафу нашлась горбушка хлеба, кусок мяса и немного колбасы. На ужин хватит.
Науму Сидоровичу довелось за свой век жить и питаться по-всякому. Он знал жизнь и обеспеченную, приходилось ему жить на хлебе и воде, притом порой и хлеба не было. Он жил и в богато обставленной квартире со всеми удобствами, и приходилось ему лежать на жестких нарах холодного и сырого барака. Он получал и цветы и пинки, слышал крики восхищения и злые окрики.
Старик открыл дверцу плиты и присел погреться у огня. Хорошо вот так посидеть дома, перед огнем, и не думать ни о чем. А как заставишь себя не думать, пока жив, все думаешь: «Как там Изольда, бедная Изольда!» Изольда, его доченька Изольда под следствием, обвиненная в растрате, в хищении.
Науму Сидоровичу самому пришлось побывать даже в тюрьме, но и тогда, в те тяжелые времена, он сумел отнестись к своему положению философски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112