Валентин до сих пор не мог поверить в это, но так оно было, Изольда сама призналась. Правда, что-то еще не ясно, что-то еще выясняют. Говорят, Изольда на свободе, но в поселок не едет. Боится. Наверно, стыдно. Как секретарь комсомольской организации, он должен подойти к этому делу со всей серьезностью.
Валентин задумался. «Надо посоветоваться с Ларине- ном»,— решил он.
Вейкко не любил, когда приходили к нему в рабочее время и мешали работать. Но, поняв по озабоченному виду Валентина, что парень не просто зашел покурить, Ларинен отложил топор. Письмо он прочитал внимательно, долго разглядывал подпись, словно сомневался в ее подлинности, снова пробежал письмо глазами от начала до конца и сказал удивленно:
— Вот те и на! Кто бы мог подумать!
Валентин спросил Ларинена официальным тоном, как секретарь комсомольской организации секретаря партийной организации:
— В каком порядке будем изучать это дело?
— А как ты сам полагаешь?
— Может, мне сперва сходить на буксир, поговорить с Николаем и его ребятами?
— У Андрея и Наталии ничего не собираешься спрашивать?
— Надо и у них кое-что выяснить.
— Ну а дальше? Может, комиссию создать для изучения этого вопроса?
— Правильно, я тоже так думаю,— подхватил Валентин, но тут же осекся: «Какого дьявола Ларинен все улыбается?» Он обиделся: — Мне не приходилось расследовать такие дела. Потому я и пришел посоветоваться. Ты чего смеешься?
Ларинен перестал улыбаться.
— Андрея лучше всего знают у нас, в Хаукилахти,— посоветовал он.— Поговори с ребятами.
— Но тогда и Андрей об этом письме узнает.
— Ну и что же? Спроси его прямо, как и что было.
— Ты не придешь к нам на бюро?
— Я думаю, что женитьбу Андрея на Наталии проводить решением партийной организации абсолютно не обязательно.— Ларинен похлопал Валентина по плечу и взялся за топор.
Такой он, этот Вейкко. Даже обижаться на него нельзя.
Вечером, когда в клубе собрались на репетицию, Валентин показал письмо Игорю,
— Да это же... это же! — Игорь засмеялся так заразительно, что все собрались вокруг него.— Это же хоть в стенгазету можно!
— Почему в стенгазету?
— Вместо фельетона о клеветнике.
Письмо тут же выхватили, и оно пошло по рукам. Смеялись, хватаясь за животы, оживленно комментировали жалобу капитана буксира. Потом кто-то сбегал за Андреем. Он пришел с Наталией. Дали ему письмо. Наверно, никто еще никогда не видел, чтобы Андрей, всегда степенный, чуточку мрачноватый, хохотал так, что слезы текли из глаз. Наталия тоже смеялась, прикрывая рот уголком платка, словно не желая показать свои красивые зубы.
— Но хоть что-нибудь в этом письме соответствует истине? — допытывался Валентин, стараясь казаться серьезным.
— Все, до последнего слова,— заявил Андрей.— И то правда, что Наталию я силком увез от этой шантрапы.
— Ну брось,— сказала Наталия.— Люди и в самом деле могут подумать, что меня так легко увезти. Захотел — и увез. Скажи, как было. Я сама пошла с тобой.
— И то правда,— продолжал Андрей,— что я снимал глушитель и будил ночью всю деревню. Я просто привет Наталии передавал, так сказать, во всеуслышание. Теперь глушитель не снимешь. Мы с Наталией его намертво приклепали.
— Но ведь...— Валентин считал, что такими вещами шутить нельзя.—Но ведь... Ведь это же нехорошо, вам бы надо... Я имею в виду формальную сторону.
— Одним словом, он хочет сказать,— уточнил Васели,— что должна быть свадьба. Или вы ее тайком отпраздновали? Вопрос ясен.
— Как же это мы свадьбу устроим, если мы живем порознь? Если б хоть комната какая-нибудь была...— сокрушался Андрей.
С жильем в поселке было туго, сколько ни строили. Постройком ломал голову, как бы выделить побыстрее квартиру Андрею и Наталии. Коллиев горячо говорил о том, что такие вопросы надо решать в первую очередь, что от решения этого вопроса зависит будущее молодой семьи что семья — это... Он говорил, что надо учесть и то, что Андрей сын Степана Никифоровича, прославленного по всей Карелии лесоруба, и он уж конечно заслужил, чтобы его сын жил по-человечески. Он говорил долго и подробно, хотя ему скучно, или, может быть, его ждет какая-то срочная работа»,— подумала она.
Они с Ниной вышли на улицу. В домике Воронова горел свет. Значит, так и есть — ушел со свадьбы. Светилось окно и в хибаре, где жили Елена Петровна и Мирья. Неужели мама тоже ушла? Пришла, посидела, поздравила — и домой, опять за работу. Чудные они люди. И мама, и Михаил Матвеевич... У других праздник, веселье, люди пляшут, поют, у кого-то горе и слезы, а у них — все работа, расчеты, отчеты, сметы. Нет, Мирья не осуждала их. Просто ей становилось грустно при мысли, что ей непостижим этот мир долга и ответственности, мир радости жить во имя других, забывая себя. Ей тоже хотелось быть такой, как мама. Но она — другая, она здесь лишняя, ненужная, одинокая. Вот Нина поедет к маме, чтобы хоть своим присутствием утешить, помочь. А она, Мирья... Ну, придет домой, а мама спросит что-нибудь и, даже не слушая, что ответит дочь, опять уткнется в свои чертежи.
Вдруг Нина порывисто обняла ее и горячо заговорила:
— Знаешь, Мирья. Поедем со мной. Поедешь? А?
— Я? А как же?.. А свадьба? А мама? — растерялась Мирья.
— Свадьбу пусть гуляют. Только сходи туда, шепни Васели. Может быть, он тоже поедет. Ладно? Но сперва сбегай домой, отпросишься у мамы. Не бойся — она отпустит... А я — к Воронову.
Нина побежала к домику Воронова, оставив растерянную Мирью на дороге, и уже издали, из темноты, крикнула:
— Не забудь надеть сапоги. А то там такая грязь...
Елена Петровна в самом деле сидела опять за чертежами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112