— Нет еще,— ответила Нина вместо Васели.— Ему
предлагают пойти помощником тракториста, а он не идет. Не знаю, чего он ждет.
— Так неужто тебе, сынок, в конторе дела не найдется?— удивлялась мать.— Учился ты не меньше, чем те, которые там бумаги марают. Парень ты толковый...
— Ученых и.толковых, муамо, теперь развелось слишком много,— усмехнулся Васели.— Надо же кому-нибудь и дураком быть.
— Брось, Васели, корчить шута,— заговорила Нина.— Ведь сам знаешь, что люди о тебе говорят... Весь поселок...
— Не слишком ли большая честь для меня?
— Мне уже стыдно за тебя. Все спрашивают: почему Васели не работает? Правда. Даже Воронов. Зашла я к нему отпрашиваться сюда. Поезжай, говорит. А потом спрашивает: «А брат твой как? Долго он будет баклуши бить? У нас, говорит, в поселке тунеядцев и бездельников не любят».
Васели вздрогнул:
— Воронов? А кто он такой? И собственно, какое ему дело?
— Он начальник строительства.
— Кому начальник, кому и нет. Если человек в начальство вылез, так он уже имеет право оскорблять людей, так, что ли?
Васели говорил раздраженно, и Нина стала успокаивать брата:
— Васели, ну зачем так. Я сказала ему, что ты только приехал.
Васели был возбужден:
— Я хочу быть самим собой. Понимаете — я хочу быть я. Перед кем я должен отчитываться? Ни перед кем. Человек должен обходиться своей головой, своими руками. Почему же я должен теперь идти спрашивать у всяких Вороновых, как мне жить дальше?
— Не прав ты, Васели,— мягко сказала Нина.— Своей головой, говоришь, своими руками. Когда это ты успел? Детдом тебя вырастил, школа. Немного ты еще в своей жизни работал, чтобы говорить — своей головой, своими руками.
— Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь. Человек живет обществе, общество формирует человека. Один за всех, нее за одного. Читал, слышал, сам говорил. Говорим о личности, а что это значит, вот это еще не дошло до башки...
Васели говорил то по-русски, то по-карельски. Заметив, что Мирья с любопытством слушает рассуждения Васели, Нина стала усиленно угощать ее:
— Ешь, Мирья, ешь. Ты ведь любишь свежую рыбу, Мирья?
— Конечно, люблю. Я же карелка.
— Зря ты, Нина, так набросилась на брата,— стала защищать сына мать.— Он и так обижен. Не дал бог счастья ему. Сиротой рос, без отца и матери. Даже при живой матери,— объяснила она Мирье.— У Нины — другое дело. И отец, и мать. Неродной отец, но хороший, как родной, правда, Нина? И Васели не может плохого слова сказать о нем, правда? Где он, горе мое, что теперь с ним?
Что с ним, с отчимом Нины и Васели, и как теперь матери жить дальше, долго говорили за большим столом просторной избы. Правда, Мирья в беседе участия не принимала. Она сказала, что ей хочется спать, и ей приготовили постель в маленькой комнатке. Дверь оставили открытой, и Мирья могла слушать, что говорят в избе, или просто думать о своем. В этом доме от нее ничего не скрывали.
Кровать была широкая, старинная, пуховые перины, сохранившиеся бог весть с каких времен, мягкие и теплые. Спать Мирье уже расхотелось, и она лежала, стараясь подытожить впечатления этого дня. А день был богат событиями: свадьба, потом разговор с Ниной, поездка сюда.
Васели уже успокоился и говорил вполголоса с матерью. Он обещал устроиться на работу, говорил, что будет помогать матери деньгами.
«Интересные вещи говорил Васели,— размышляла Мирья.— Только зря он так запальчиво. Конечно, он не во всем прав...» В чем именно Васели был прав и в чем не прав, Мирья не могла себе объяснить. «Как это они его называют? Ах, да. Тунеядец,— вспомнила она.— Очень многие о нем говорят плохо. И Ларинен. И даже мама. Разве это преступление — не работать? Ведь не ворует, не спекулирует, живет на свои деньги. Там, в Финляндии, многие не работают. Например, Нийло. Как долго он искал работу и жил на сбережения. А многие ребята и девушки из богатых семей вообще не работают. Но их не презирают. Впрочем, здесь, конечно, другое дело. Ведь здесь нет безработицы. И Васели тоже будет работать, как только найдет дело по душе. Это его право — искать работу по душе». И вдруг Мирья вздрогнула: а что же говорят о ней? Она тоже уже сколько времени не работает. Правда, она учит
ся. Но и другие тоже учатся, работают и учатся одновременно. А она? Чем она лучше Васели? Неужели ее тоже называют — как это? — тунеядец? Или нет, кажется, у русских, когда они говорят о женщине, другое окончание у этого слова. Какое — Мирья так и не вспомнила. Нет, она сюда приехала не для того, чтобы с ней обращались, как с фарфоровой куклой. Нет, завтра же она пойдет к Воронову. Пойдет сама. И маме ничего не скажет. Скажи ей— опять начнет отговаривать: мол, отдыхай, доченька, учись, успеешь еще и поработать. Завтра она скажет Воронову: «Не хочу, чтобы меня считали тунеядцем. Давайте любую работу». Ах, мама, мама. «Успеется». Неужели матери все равно, что думают люди о ее Мирье? Наверно, уже пальцем показывают: ишь, приехала из-за границы барышня. Нет! Завтра она поговорит с Вороновым и...
— ...Мы приехали прямо со свадьбы...— рассказывал Васели в другой комнате.
— С чьей же это свадьбы? — спросила мать,
— Андрея Карху и Наталии Лампиевой. Ну, дочь Марфы Лампиевой, ведь знаешь?
— Ну как не знать-то? Так, значит, у Марфы. С Марфой мы вместе в девках гуляли, хухельниками ходили, вместе рыбачили. Я-то не знала, что у Марфы... Вот что значит в глуши жить. Значит, Марфа...
— Да не Марфа, а Наталия, дочь ее, замуж вышла,— засмеялась Нина.
— Так я и говорю. Что у Марфы дочь замуж вышла.
Мирья улыбнулась, слушая этот разговор. Там, на свадьбе, все крутились вокруг Степана Никифоровича, а тут главным лицом оказалась Марфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112