Старому человеку трудновато поспевать за временем в наши дни... Пошел я на завод парторгом. Завод как раз освоил производство телевизоров. Я, правда, в телевизорах не разбираюсь, но партийная работа, думаю, мне знакома. Оказывается, одно дело было — вести партийную работу в годы первых пятилеток, и совсем другое — сейчас, когда чуть ли не каждый рабочий — без пяти минут инженер. Был я на заводе года два. Потом устроили банкет, поблагодарили меня самыми теплыми словами за многолетнюю работу, пожелали здоровья, долгих лет жизни, поднесли кучу подарков... Словом, вежливо, тактично дали понять, что пора, старик, пора...
Морозов грустно улыбнулся. Он выпил две рюмки вина и заявил, что с него хватит. Настроение его немного улучшилось, и он пел вместе со всеми приятным баритоном. Потом он стал напевать тихо, про себя:
Орленок, орленок, взлети выше солнца И степи с высот огляди...
— Хорошая песня,— согласился Воронов.
— Конечно, хорошая,— сказал Морозов.— Но мне она нравится особо. Когда я слышу ее, мне кажется, что я опять молодой, опять на коне и лечу в атаку с шашкой в руке. Правда, временами тогда было не до песен. И по шашкам мы не скучаем. А вот молодость все вспоминается, вспоминается... Ничего не поделаешь.
Старик растрогался. Его взгляд потеплел и голос стал мягким.
Профессия строителя — самая беспокойная. Не успеют еще жильцы справить новоселье, как строитель уже оглядывается кругом, намереваясь все начать сначала. И опять он роет котлованы, укладывает кирпич, устанавливает железобетонные конструкции, строит и иногда перестраивает, спорит и ругается, огорчается и радуется. На строительных площадках посторонний слышит только рокот моторов, грохот тягачей и мощных машин с прицепами, да издалека видно, как многотонные конструкции с легкостью спичечной коробки поднимаются в воздух. Надо узнать строителей ближе, чтобы почувствовать за всем этим биение человеческого сердца, его горести и радости, напряженные поиски решения сложных, еще никем не решенных задач.
Отзывчивый клиент благодарит официантку за поданное блюдо и даже дает «на чай» гардеробщику за то, что он подает нам наше же пальто. А когда мы получаем новую хорошую квартиру, нам и в голову не приходит разыскивать строителя и поблагодарить его за напряженный труд, за дерзания. И пойди разыщи его — ведь он уже роет котлованы для нового здания, отделывает квартиру новым жильцам...
Переезжая в новую квартиру, люди обычно расставляют мебель надолго, иногда навсегда. А строитель махнет рукой на свое жилье, соберет пожитки и отправляется на новое место, чтобы опять возводить дома.
Так поступили и Воронов, и Елена Петровна.
Зима выдалась снежная. В январе ударили сильные морозы, и на улицах Туулилахти все заскрипело — шаги, лыжи, полозья, колеса.
Небо было безоблачно. Чуть взойдя над горизонтом, солнце быстро пряталось снова за лес.
На платформу грузовика погрузили чемодан, узлы, мебель. Правда, мебели было немного. Все имущество двух домов — Воронова и Елены Петровны — уместилось в одной машине. Грузчиков оказалось больше, чем нужно, еще больше провожающих ушло заранее на станцию.
Айно Андреевна с хорошо укутанной Валечкой села в кабину, Михаил Матвеевич и Елена Петровна забрались в кузов и расположились на вещах. Перед ними как на ладони лежал Туулилахти, а Айно Андреевна видела из кабины только свою больницу. Да и та уже была для нее не своя. Она со всеми распрощалась, хотя почти весь персонал больницы, в том числе и новый врач, ждал ее на станции.
Из кузова было видно, как дым из труб поднимался вверх прямо, как свеча. Он поднимался над клубом, магазинами, больницей, жилыми домами — почти двести свечей над поселком. Стоял крепкий мороз, а люди любят тепло. На другом берегу реки возвышалась огромная труба, и над ней поднимался в безоблачный простор большой столб дыма.
Глядя на поселок, Воронов вспомнил, каким был Туулилахти лет десять назад, когда он приехал сюда: величественный нетронутый лес, а на берегу реки несколько землянок, оставшихся с войны.
Намного позднее приехала Елена Петровна, но и она сейчас видела перед собой плоды своих трудов. Вот дымит лесозавод, и от него тянется домостроительный цех. И вон в тот, и в тот, и в тот дом, над которыми теперь поднимается дым, вложен ее труд. Чем теперь не жизнь в Туулилахти?! Ей было как-то не по себе оттого, что Оути Ивановна стояла у машины и плакала, Степаненко хмурился, а Нина выглядела такой несчастной, что казалось — вот-вот расплачется. Что им печалиться?
Они провожали двух строителей поселка, главного врача и одну из самых молодых жительниц Туулилахти, Валечку, на новую стройку. Что же тут печального? Наоборот, хорошо, когда строятся новые поселки и города, где люди могут жить в тепле и где им хорошо трудиться. Но что поделаешь, если наш человек так устроен — плачет, когда и плакать- то нет причины, а когда приходится туго, ни одной слезинки из него не выдавишь. Странно, что и сами отъезжающие были печальны: ведь их никто не заставлял уезжать, им и здесь хватало бы тепла и работы. Они сами согласились поехать, даже напросились. Почему же они выглядели такими унылыми?
Воронов упорно старался что-то проглотить. Елена Петровна сидела с покрасневшими глазами, а по щекам Айно Андреевны текли слезы. Только Валечка держалась мужественно и даже радовалась. Ей не часто доводилось кататься на машине, а кроме того, она знала, что теперь поедет и на поезде, в этих грохочущих вагонах, которые увезут их с куклой Миркой далеко-далеко. А потом — Валечка слышала от взрослых — к ним приедет и взаправдашняя Мирка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91