Это заодно была и ее прощальная речь.
— Дорогие друзья! Трогательно видеть, как вы любите свою страну и свой флаг. Любовь к родине украшает каждого человека любой страны. Мне это чувство тем более понятно, что для меня самое дорогое в жизни — это моя страна, Союз Советских Социалистических Республик и красное знамя с серпом и молотом. Где бы я ни была, что бы ни делала, я стараюсь делать все на благо родины. Я поднимала сейчас флаг Финляндии, думая о моем народе, о моей стране. Я хотела показать вам на деле, чего мы хотим, хотя здесь я и не являюсь официальным представителем. Моя страна хочет, чтобы над Финляндией развевался финский флаг, чтобы флаги всех стран развевались дружно, рядом, вот так... Пусть и народы живут так же дружно!
К ней подходили люди, жали руки, одни молча, другие со словами:
— Кийтос, спасибо, Хелена!
На вокзал принесли гору подарков, сувениров. Широкоплечий строитель протянул Мирье увесистый пакет- — Возьми на память от наших ребят. И не забывай нас.
Ну, будь здорова. Что ты так запечалилась? Всего хорошего!..
Поезда ни в какой стране не ждут, пока люди напро- щаются вдоволь. Так и теперь — сумели только пожать руки, обняться, дать еще раз обещание, что обязательно напишут и будут помнить. Даже слезы не успели вытереть...
Поезд тронулся.
На перроне остались: Алина, еще более сутулая, постаревшая; Матти, как всегда прямой и полный сил; госпожа Халонен, печальная и задумчивая; Лейла, необычайно притихшая; Нийло, испуганный и растерянный; Танттунен, весь высохший, но крепкий; строители, дружески машущие...
Мать и дочь стоят на ступеньке вагона и машут в ответ.
На душе у Елены Петровны была беспокойная радость и тихая грусть, какая обычно приходит в такие минуты, когда встретишь новых, хороших людей, успеешь привязаться к ним — и вот уже настает пора расставания. А Мирья... Она смотрела затуманенными глазами на перрон, и, по мере того как он удалялся, в груди ее что-то поднималось, росло. Поезд шел все быстрее, быстрее. Еще немного— и перрон с махавшими людьми скроется за поворотом. И тогда Мирья вдруг с ясной болью осознала, что произошло: она покидает их навсегда. Навсегда! Еще секунда, Алина — Мирья видела уже только ее — исчезнет за поворотом и...
— Ма-а-ма!..
Елена Петровна вздрогнула, похолодела: она второй раз слышала этот полный отчаяния крик. Первый раз — на дороге, когда засвистели бомбы. Тогда Мирье было три года и она звала ее. А теперь Мирья кричала не ей.
Мирья всем телом рванулась назад, вслед убегающему перрону. Она упала бы со ступенек и разбилась, если бы Елена Петровна не успела удержать ее. И Мирья прильнула к груди матери, ее родившей, настоящей матери, сильной, крепкой.
— Успокойся, Мирья. Я понимаю тебя, доченька.— И Елена Петровна гладила ее по пушистым волосам, словно маленькую.— У тебя будет новая жизнь, большая, интересная. Вот увидишь. Все будет хорошо, Мирья.
Девушка выпрямилась — люди смотрели на них с любопытством — и вошла в вагон.
Если бы ей пришлось снова принимать то же трудное решение, она, не колеблясь, поступила бы точно так же, как уже поступила. Только очень уж печальной осталась на перроне мама, ее вырастившая, такая навеки близкая и родная.
Весна была в разгаре. В поднебесье заливалась маленькая птичка с белыми полосками на крылышках. Она пела и суетилась, собирала сосновые и еловые иглы, травинки. Она строила гнездо для своих птенцов.
И никакого ей дела не было до того, что внизу по лесам проходила какая-то просека—линия, которая отмечена на всех картах мира красной полосой.
Хельсинки — Петрозаводск
1958—1960

??
??

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91