«Вот где можно безмятежно полеживать да поправляться!»
Дежурная сестра спала, склонившись над столом. Когда вошла Елена Петровна, она вздрогнула и долго протирала глаза, виновато улыбаясь. Елене Петровне стало даже жаль ее. «Сотни людей приезжают сюда бездельничать, а бедной женщине даже ночами спать не дают».
Ее провели в светлую комнату, где одна стена сплошь состояла из стеклянной двери, выходившей на балкон.- Оттуда открывался вид на безбрежное море, такое синее-синее в лучах утреннего солнца, что было непостижимо, почему его назвали Черным.
В комнате стояло две кровати, на одной кто-то спал.
— Простите, что разбудили,— извинилась сестра,— привела вам соседку.
Лежавшая в постели женщина накинула халат и встала. Новые знакомые пожали друг другу руки и улыбнулись. Они были одинакового роста, одинаково полные и примерно одних лет. Только волосы были разные. У соседки были густые блестящие черные косы, открытое лицо с маленьким вздернутым носом и двумя симпатичными ямочками на щеках. Она назвалась Людмилой Степановной. Узнав, что Елена Петровна из Карелии, затараторила:
— Ой, лышенько, никто бильше в этот покой не влезет, раз мы обе таки здорови. Дывлюсь, яки в Карелии родятся. Мий брат служыв в Карелии и прывиз оттуда таку худущу жинку, що до сих пор никак не может откормить...
Елена Петровна не осталась в долгу:
— А вы пошлите их обоих к нам обратно. Мы их откормим.
— Чем? — всплеснула руками Людмила Степановна.— У вас же ничого не растет — тилькы бульба та брусныка.
— А рыба? Да и мясо у нас повкуснее вашего сала.
Так началось их знакомство. В таком духе оно шло и дальше. Людмила Степановна подпускала шпильки всем, кто оказывался в ее компании. По вечерам она пела украинские песни, иногда очень печальные, потом вдруг вскакивала и бежала на танцы. Сначала Елена Петровна думала, что ее соседка идет танцевать, чтобы посмешить людей, но потом убедилась, что украинка, несмотря на свою полноту, танцует грациозно и легко.
Людмила Степановна была дояркой в каком-то большом колхозе на Киевщине и тоже заочно училась. Как и Елена Петровна, она еще несколько дней назад сдавала экзамены в сельскохозяйственном институте.
Елена Петровна быстро научилась разыгрывать свою соседку:
— И зачем с твоей профессией учиться? Дать сено корове да выдоить ее — вот и вся наука. Это умели делать уже тысячи лет назад. Вез всяких институтов.
Людмила Степановна охотно поддерживала шутку:
— А знаешь, з яких пор в мире нэ стало хватать жытла? С того часу, когда строители навчились читать и считать.
Говорили они и серьезно. Однажды в тихий час, когда не спалось, Людмила Степановна вдруг сказала, задумчиво глядя в потолок:
— Я дуже багато слыхала про Карелию... Мий чоловик сгубыв там ногу у сорок другом роци. Писля вийны мий двоюродный брат служыв у вас. Прывиз жинку-карелку. Ее батько литом прыизжав до нас. Лисоруб, зараз вин на пенсии. Дви недили погостыв и опять до дому потянуло. И що вас так туды тягнэ?
— Привычка. Родина,— ответила Елена Петровна.— Здесь, в Сочи, хорошо, правда? А заставь меня здесь жить, я бы на карачках уползла в Карелию. Наверно, тебе Украина так же дорога?
— Може, воно так и е,— согласилась Людмила.— Усю вийну я працювала на Волге, а томилась по Днипру.
Днем стояла жара. Отдыхающие плескались в море и загорали, хотя была осень — листья желтели и с шелестом падали при малейшем дуновении ветра. Днем море было ласковое, теплое и спокойное. А когда наступал вечер — он приходил быстрее, чем на севере, и стоило солнцу коснуться водной глади, как оно уже исчезало за горизонтом,— море начинало шуметь, словно взволнованное утонувшим в нем солнцем. Шумело оно успокаивающе, величаво. Елена Петровна могла часами слушать море.
Они были вдвоем — она и море. Море тихо и спокойно делилось с ней великими, вечными тайнами. Каждая волна — будто живая, со своей судьбой, своим характером. Маленькие волны незаметно рождались среди больших, росли, вздымались, пенились. Одни с грохотом, гулом и шипением налетали на скалы; другие, обессилев, падали, не достигнув берега. «Они как и люди»,— думала Елена Петровна.
Море пробуждало в ней поэта. Шумит оно и шумит, могучее, гордое свободное. Пусть не все волны докатываются до берега, а море все шумит и шумит. А сколько мы порой ропщем на жизнь, если не достигнем своей цели! Будь сильным, стремись к своей цели, а если не можешь, не мешай другим. Волны катятся в одном направлении, как и народ—каждый по себе и все вместе стремятся к счастью, к лучшей жизни.
Сегодня море спокойно поведало ей свое мудрое сказание. Быть может, его вода стала соленой от крови и слез, пролитых русскими, украинцами, болгарами, абхазцами, грузинами, турками. На этих берегах, как и всюду, народы отстаивали свою свободу, терпели поражения и побеждали. Здесь нашли свою смерть незваные пришельцы — греки, французы, немцы..,
А море шумит и шумит... Много могло бы рассказать Черное море! «Если карелам пришлось нелегко, то досталось и жителям этих берегов»,— думала испытавшая много горестей карельская женщина.
И мысли ее все чаще возвращались к Карелии. Как там, в Туулилахти?
Другие получали письма ежедневно. Елене Петровне пришло письмо от Нины и потом открытка, подписанная Айно Андреевной и Вороновым. Ничего особенного в ней не сообщалось—работы идут хорошо, все живут по-прежнему. Елене Петровне не нужно ни о чем беспокоиться, пусть отдыхает и поправляется. «Уже и открытки вместе пишут»,— с невольной горечью подумала она.
Однажды, придя с обеда, она нашла на своей тумбочке еще одно письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91