— Прошу прощения, госпожа, я не хотел оскорбить вас и ваши чувства. Спросил просто так. Спорить с вами не буду. Скажу лишь, что сироты и безработные и прочие обездоленные предпочитают голосовать за народных демократов. Еще раз прошу прощения, если я вас обидел.
Мирья восхищалась отцом. Как вежливо он говорит! И как ему это трудно! Она хорошо знала его мнение об армии спасения.
Отец продолжал:,
— А внешняя торговля? Трудящемуся нужна работа, господину директору — прибыли. Так обстоит дело?
Халонен, смеясь, потряс Матикайнена за руку.
— Денег мне не жалко. Боюсь только, что на мои деньги вы будете устраивать свои коммунистические делишки.
— В ревизионную комиссию и в правление общества входит и ваш брат,— спокойно ответил Матикайнен.
Пьяное кривляние мужа изрядно надоело госпоже Халонен. Она попросила Мирью объяснить ему, на что общество использует свои средства. Мирья не ожидала такого вопроса, она растерялась и неуверенно заговорила:
— Во-первых... во-первых, опять не уплачено за помещение районного отделения. Чтобы провести вечер, каждый раз приходится искать зал и торговаться из-за платы... И на поездки уходит много денег... Часто не хватает на зарплату...— Мирья покраснела— она сама еще не получала зарплаты за прошлый месяц.
Халонен вопросительно поглядел на жену.
— Выпиши чек,— сухо велела она.— Потом ляжешь спать.
— Да я один не...— заколебался Халонен.— Такие дела надо согласовывать с правлением...
— Позовешь меня на заседание правления — и дело с концом. Иди выпиши чек.
Халонен покорно поднялся и короткими шагами, спотыкаясь, прошел в кабинет. Он долго не появлялся. Из-за закрытой двери было слышно, что он говорит с кем-то по телефону, но слов нельзя было разобрать.
Мирья взглянула на часы и забеспокоилась:
— Скоро пойдет автобус.
— Да не спеши ты,— успокоила госпожа Халонен.— Я ведь тоже поеду в город.
Пришел Халонен и протянул Матикайнену чек. Тот взглянул на бумагу и сухо заметил:
— Немного, но от общества спасибо и за это.— Он отдал чек Мирье.— Вручи секретарю.
Халонен снова наполнил рюмки. Матикайнен на этот раз тоже поднял рюмку:
— За дружбу между народами.
Видимо, хозяин в своем кабинете успел пропустить рюмочку-другую: он уже совсем опьянел. Дергая Матти за рукав и покачиваясь на стуле, он разглагольствовал:
— Вот ты, Матти, говоришь: народ... А я что — не народ? Я тебя не эксплуатирую. Ты коммуниста я говорю, что Матти — честный финн и ему надо дать работу. Правильно? Только ты того... рабочих натравливаешь: капиталисты, мол, наши враги, надо бороться, требовать, забастовкой угрожаешь и всякое такое. Зачем? Мы же единый народ финны...
— Хорошо,— Матикайнену было трудно сдерживать себя.— Давайте тогда одинаково и жить — работаешь и получай свою долю. Я так понимаю единство народа.
— Ишь ты! Хе-хе-хе... А потом — коммунисты к власти, и нас под ноготь...— для наглядности Халонен нажал ногтем на стол, словно раздавил что-то.
Госпожа Халонен вздрогнула:
— Как неприлично, Арно! Ты же не в кабаке...
Халонен убрал руку со стола и, качаясь, пролепетал:
— Ты, Матти, держись лучше за меня, не пропадешь...
Матикайнен резко встал, но, спохватившись, все же нашел в себе силы спокойно проговорить:
— Господин директор нас не спрашивает, за кого держаться, так оставьте и нам, рабочим, право выбора.
Госпожа Халонен заметила шутливо:
— Самая подходящая обстановка для политической дискуссии, не правда ли?
— Извините, госпожа. Конечно, не та обстановка. Пожалуй, нам пора домой.
— Может быть, подождете? — немного смущённо произнесла хозяйка.— Этого финансового туза неплохо бы уложить спать...
Халонен никого не слушал. Он твердил свое:
— Ты, Матти, брось спорить. Мы ведь... Наша Суоми—< маленькая страна. Захотят великие державы, так и проглотят. Будто ее и не бывало. Германия... не верь ей, проглотит, дай только волю. И Россия... если бы хотела... Но запомни — Россия не хочет... да, не хочет...
— Придется поверить,— усмехнулся Матикайнен, снова присев.
Хозяин был настроен спорить.
— Откуда тебе знать, ты же с ней не торгуешь? Слушай: дело обстоит так. Много нашлось бы желающих проглотить Суоми, но Россия говорит: стоп, не трогайте ее, какого черта лезете. Так она говорит, ты слышишь, Матти!
Госпожа Халонен заметила:
— Как ни странно, но это его убеждения, хотя в трезвом виде он никогда об этом не говорит.
— Что, что? — насторожился Халонен.
— А то, что тебе надо идти спать.
— А гостям пора домой,— добавил Матти.
— Нет, гости могут остаться.
— Да, да, ты всегда права, Импи... Такая уж у меня жена...— Халонен встал, чуть не упав, и, взмахнув руками, загнусил: — Ты говоришь — Суоми. Что такое Суоми?
Я только лишь мелкая пташка,
Но если орлом бы я был,
То, крылья большие распра-а-вив...
Чертовски хорошая песня, Матти, не правда ли?
Я в поднебесье бы взмыл.
Пей, Матти, пей. И я выпью с тобой, и мне плевать на господ. Ведь мы с тобой, Матти, кое в чем схожи: из меня не вышло ученого, из тебя — крестьянина. Была земля и у моего папаши, и немало ее было, да как-то он решил плюнуть на все: мол, пропадай моя телега... И не осталось ничего, ни гроша. И слушай, Матти, эти же слова скажу еще и я, прежде чем умру. Давай скажем, Импи, а?
Госпожа Халонен встала и удивительно легко подняла на ноги отяжелевшего, размякшего мужа. Матикайнен поддерживал его с другой стороны и уговаривал точно ребенка:
— Господин немножко устал. Пора в постель...
Как только хозяина опустили на диван, он сразу же захрапел. Матикайнены не прощались:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91