..
Вася Долговязый прервал ее:
— Болтай, да знай меру. При чем тут Елена Петровна или другие?
Ирья, по-видимому, сама спохватилась, что наговорила лишку, и сказала примирительно Елене Петровне:
— Я — вообще... Когда людей калечат, понимаешь... И так немало калек!
Воронов не обиделся ни на Ирью, ни на ее мужа. Ведь не все могут взвешивать свои слова, когда рвутся мины. Он словно оправдывался:
— Кто же знал. Вот Микола Петрович старый подрывник. Надо будет нам еще раз пощупать, что и где.
Микола Петрович Степаненко стоял на дне воронки, руками разрыхлял землю и со знанием дела промолвил:
— А здоровая была штуковина, ничего не скажешь! Миноискатель надо достать, Михаил Матвеевич. А то без него, пожалуй, можно и к праотцам отправиться, вне очереди.
Петриков тоже переменил тон:
— Да тут нужны специалисты, Михаил Матвеевич.
— Вообще-то да,— согласился Воронов,— но я тоже в войну с ними дело имел, с минами то есть. Сапер как- никак. А вы идите помойтесь. Да, пожалуй, и переоденьтесь.
Воронов даже не заметил, когда появилась Айно Андреевна со своей врачебной сумкой.
Она вымыла и забинтовала лицо Николая. Его жена Анни стояла рядом и беспомощно всхлипывала. Рабочие толпились у разбитого экскаватора, обсуждая случившееся.
Айно Андреевна привела Николая в больницу, где снова промыла раны, перевязала их и наложила швы. Она хотела было оставить Николая в больнице, но Николай и его жена запротестовали, и она проводила их домой.
Больше, чем с раненым, врачу пришлось повозиться с его матерью: увидев сына, всего перебинтованного, с кровью, выступившей на повязках, Ивановна истошно закричала и бессильно упала на стул.
Сев на край кровати, Николай попросил зеркало, с минуту всматривался в него и потом, смеясь, спросил:
— Анни, ты узнаёшь меня?
Белокурая, слегка скуластая Анни казалась совсем девчонкой, хотя была замужем уже три года. Она вытерла слезы, посмотрела на мужа и заулыбалась:
— Да голос-то вроде твой...
Ивановна, наконец пришедшая в себя, начала ругать их:
— Нашли над чем смеяться!
Но Николай продолжал свое:
— Не прогуляться ли нам по поселку? Наверняка все разбегутся.
Это он сказал по-русски. Отчим, Микола Петрович, еще плохо понимал по-карельски. И поэтому в семье при нем больше говорили по-русски.
Микола Петрович Степаненко до войны работал мастером на каком-то заводике у себя на Украине. У него был свой дом, семья — двенадцать человек, садик и много цветов. А потом началась война, и за один день он потерял все — семью, дом и свой завод. В тот день Степаненко еще не был ни в армии, ни в партизанах, он собирался отправить семью подальше в тыл, а сам хотел устроиться мастером где-нибудь в прифронтовой полосе. Посадил жену и детишек на грузовик. Но не успела машина выехать за село, как налетели немецкие самолеты. И не стало ни машины, ни сидевших в ней людей. Так человек в одну секунду остался одиноким. После этого Степаненко не пошел на завод, а остался на территории, занятой врагом. За один день он научился уничтожать и убивать. Без чьего-либо приказа, без всяких связей, в одиночку, он стал подкарауливать отдельные немецкие машины, мотоциклистов и отправлять их на тот свет. Позднее встретил партизан и вступил в отряд. Так он и провоевал всю войну — сперва на Украине, потом в Карелии.
Когда кончилась война, Микола Петрович не мог вернуться на родину, где каждый тополь, каждый куст напоминал ему о потерянном и невозвратном. Он решил дожить остаток лет в чужих краях. Степаненко завербовался в Туулилахти, где после войны открылся сплавной участок и началось строительство поселка. Здесь пригодилась и полученная им на войне профессия — на сплавном рейде нужен был подрывник.
Новые места недолго были чужими. Скоро он привык и к Туулилахти, и его людям. И он решил навечно связать судьбу с Оути Ивановной. Поколебавшись, она согласилась, хотя ей было не очень-то удобно: как-никак, а она уже в годах, да и сын взрослый. Другой сын погиб на войне, а мужа убили местные кулаки, когда дети были еще совсем маленькие. Так из осколков разрушенных войной семей сложилась эта семья.
И жизнь пошла своим чередом. Степаненко и Оути Ивановна были на пенсии. Сын и невестка зарабатывали прилично. Была у них корова, небольшой огород и своя лодка, на которой выезжали в заводи Туулиёки и брали рыбу, как из своей кладовой.
На столе зашумел самовар. Оути Ивановна принесла рыбники и калитки. Микола Петрович провожал взглядом каждый шаг жены и сидел, ожидая еще чего-то. Когда сели за стол и Николаю подали еду на стул около постели, на
лице Миколы Петровича появилось разочарование. Он даже пару раз кашлянул, чтобы напомнить, что ему чего-то не хватает. Но хозяйка и так помнила, только не спешила.
Степаненко кашлянул еще.
— Малтан, малтан,— усмехнулась Оути Ивановна, спокойно продолжая свои дела,— понимаю.
Она нарезала хлеб, положила масло на тарелку и разровняла его, не спеша стала разливать чай. Первый стакан снесла сыну, второй налила невестке, потом Миколе Петровичу. Но тот не притронулся к стакану, сидел и ждал...
Наконец Оути Ивановна вздохнула — не столько огорченно, сколько просто по привычке, и достала из кармана передника ключ на длинной и толстой ленточке. Микола Петрович заулыбался. Оути Ивановна открыла старомодный, окованный железом сундук. В их доме даже на входной двери не было замка: только на этом сундуке висел маленький блестящий замочек, но хранились в нем не ценные вещи и не деньги, а просто бутылка водки, из которой Оути Ивановна и теперь налила Степаненко ровно полстакана— как всегда, не больше и не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91