— Аванс — это можно. С квартирой труднее. А вообще вы, Елена Петровна, слишком сердобольный человек. За всех хлопочете.
— А вы слишком черствый. Это потому, что у вас никогда не было детей.
— Чего только от вас не услышишь!
— Начинается! — Айно Андреевна засмеялась.— Я вывешу скоро табличку: «Ссориться строго воспрещается».
— Хорошо, не будем ссориться. В таком случае мне лучше уйти.— Елена Петровна отказалась от чая, сославшись
на то, что ей нужно еще привести в порядок комнату. Она пригласила Айно и Воронова завтра на новоселье и ушла.
Она шла домой не спеша. «Сидят, пьют чай»,— подумала она, словно упрекая свою подругу и начальника. «Интересно, что он принес в пакете?» Потом рассердилась на себя: вот это уже бабьи думки!
Новая комната показалась теперь ей неуютной и пустой. На улице тоже стало пасмурно. Ветер гнал пыль по улицам Туулилахти. Назойливо пищали комары.
«Счастливая»! — она горестно вспомнила слова Ирьи.— У самой дети. Муж».
Прибирая комнату, она вспоминала, что Ирья в молодости как-то сказала: «У меня никогда не будет детей, не люблю!»
«Видимо, потом передумала. Потому и дети у нее еще маленькие»,— думала Елена Петровна, но без всякой неприязни. Наоборот, ей казалось, что сегодня она встретила почти родного человека.
«Надо, надо помочь ей!»
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ими плыли такие же облака, как и над поселком Туулилахти,— легкие барашки, пушимые чистые, похожие на кудель, которую хотелось привязать к прялке и мягкой нитью накручивать на веретено, и огромные, крутобокие, сверкающие на солнце горы с белыми причудливыми замками, какие бывают только на картинках в детских сказках.
Стройная девушка в белоснежной блузке и ярко-синих узких брючках, склонившись через перила, задумчиво смотрела под мост. Вода тихо покачивалась, и лицо девушки смешно сплющивалось и опять вытягивалось, словно чья-то невидимая рука время от времени давила на голову. Рядом покачивалась подпоясанная широким ремнем спина в клетчатой рубашке — от воротника рубашки то отходил, то опять опускался на место упрямый затылок. Потом затылок исчез, появилось лицо юноши, такое же загорелое, как и у девушки.
— Мирья, что ты там высматриваешь? — спросил юноша, облокотившись на перила рядом с девушкой.
— Облака. Плывут себе... Куда захочется, туда и идут. (Совсем как Лейла.
— Что за Лейла?
— Нийло! — с упреком сказала девушка.— Ну и память у тебя! В прошлую субботу я вас знакомила, а теперь спрашиваешь, что за Лейла. Помнишь, девушка декламировала на нашем вечере стихотворение Синерво «Я славлю советского человека»?
— Такая маленькая, бойкая?
— Хорошо, что хоть это запомнил. Она действительно маленькая и бойкая. Даже ее мать говорит, что Лейла никогда не будет взрослой, так и останется ребенком.
— А почему облака как Лейла?
— Идет куда ей вздумается. Захотела поехать в Москву на фестиваль — поехала. Или в Раума. Вздумалось ей побывать на концерте советских артистов — поехала. И меня подбивала с собой.
— Да, ты уже рассказывала.
По выражению глаз парня, по всему его нетерпеливому виду было заметно, что Нийло хочется сказать что-то другое. А Мирья продолжала свое:
— Послушай, я еще не все рассказала. Вечер в Раума действительно невозможно забыть. Представь, даже Лейла целый вечер слушала молча. Подперла щеку рукой и слушала. Это на нее не похоже.
Мирья снова поглядела на воду, помолчала. Потом вздохнула:
— Если бы я тоже смогла совершить такую поездку!
— В Раума?
— Да нет же, в Москву.
— Такие поездки нам не по карману.
— Лейла говорит, что в Советском Союзе не нужно денег, чтобы учиться. Хочешь — иди в университет, хочешь— можно и дальше. И как Лейла вспоминает свою поездку! Говорит, что, когда они стояли на перроне в Вай- никкале и советский поезд пошел обратно, у них слезы навертывались на глазах.
— Мне кажется, Мирья, что тебе эта страна особенно дорога.
Девушка кивнула в ответ. Помолчав, она сказала:
— А что тут удивительного?.. Мне кажется, что у моей матери, у матери там в Карелии... были большие голубые глаза и красивые золотистые волосы...
— Такие, как у тебя? — юноша осторожно прикоснулся к Мирье.
Девушка тряхнула головой, и он убрал руку.
— Не знаю, помню я это или мне только кажется... Мой отец был высокий, темноволосый. А еще смутно помню песчаный берег и камыш. Или, может, мне только кажется? Папа говорит, что там места такие же, как и здесь.
— Твой отец — Матикайнен. И очень хорошо, что ты его называешь просто папой.
— А как же? — девушка недоуменно взглянула на юношу.
— И твоя родина, Мирья,— наша маленькая Суоми. Вот эти острова и этот Скалистый мыс. Нет, вернее, Алинанниеми. Это красивое название. И ничего нам больше не нужно, кроме своей Финляндии.
— Нийло! — Мирья звонко засмеялась и потрепала пария за волосы.— Неужели и ты уже стал ударяться в политику.
— Какая же это политика? Политика — это то, о чем говорят на собраниях, в кафе, на работе, даже дома. Куда ни сунешься, всюду она. Как назойливое комарье перед дождем. Слава богу, хоть у нас в Рабочем институте можно от нее отдохнуть.
— Отец говорит, что это название само по себе уже политика.
Мало ли что ои говорит. Он коммунист, считает, что псе люди делятся а классы, и мы с тобой тоже. И классы должны бороться друг с другом.
— Нийло, если скажешь об отце еще хоть слово в таком то, я уйду.
— Всё, больше не буду. Ничего плохого я не имел в виду. Погляди, пароход. Может, как-нибудь прокатимся на нем вокруг Алинанниеми. О, если бы я смог когда-нибудь иметь такой мыс!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91