Заодно отмечали пуск лесозавода. На этот раз секретарь партийной организации сказал очень короткую речь, чтобы дать больше времени гостю, старому большевику. Морозову действительно было о чем вспомнить, но оказалось, что за короткое время он успел поразительно глубоко вникнуть в дела Туулилахти. И, как бывший партийный работник, он счел нужным сказать и об этом. Морозов говорил о том, что ему понравилось, а еще больше о том, на что следовало обратить внимание. Политическая учеба среди коммунистов и молодежи велась, по его мнению, формально, в отрыве от жизни. Порядок в общежитии молодых рабочих оставляет желать лучшего. Торговля в поселке отстает от растущих потребностей людей...
Павел Кюллиев написал стихотворение, посвященное пуску лесозавода. Когда ему предоставили слово, он растерянио пошел к сцене, но Лидия вернула его назад, при всех поправила галстук и шепнула:
— Иди и не размахивай руками.
Павел начал стихотворение со взрыва, случившегося во время строительства:
Взметнула осколки последняя мина.
И снова кошмарное время мне снится.
Нет, нет, не должно оно повториться!
Пусть ярче горят огни мира!
Седьмого ноября после митинга старый большевик пошел в гости к пионерам. Кроме детей в клубе собрались родители — далеко не всем хватило мест. И конечно же сюда пришла Елена Петровна. Теперь она тоже чувствовала себя матерью, хотя ее Мирка и не училась в этой школе. С материнской заботливостью она расправила помявшуюся юбочку белоголовой девочке, поправила узлы на галстуках, а одну первоклассницу даже причесала.
Морозов поднялся на трибуну — седой, высокий, прямой. Перед ребятами предстала частица живой истории. Старый большевик рассказывал о прошлом, и голос его менялся: то он был тихий, спокойный, по-отечески мягкий, то твердый как сталь.
— Я хотел бы рассказать вам, ребята, что такое настоящий коммунист. Но жизнь все время вносила дополнения, заставляла все по-новому понимать это слово.
Летом 1917 года наш полк стоял в Петрограде. И вдруг у нас стали появляться большевистские листовки. В них писали такую правду, которая заставила солдат задуматься. Никто не знал, откуда они брались, кто их приносил в полк. Но листовки всё появлялись. Их печатали и распространяли пять коммунистов-солдат. Потом их стали подозревать, но поймать не могли. Они знали, что за ними следят, но продолжали свое дело. Если бы они перестали выпускать листовки, наверно, их и не поймали бы. Наконец ребята попались, их, приговорили к расстрелу. Но солдаты отказались расстреливать и пошли за ними. Большевистская правда сделала свое дело. Тогда я подумал, что именно таким должен быть настоящий коммунист.
Прошло время, и я понял, что этого мало. В годы военного коммунизма я видел, как коммунисты голодали, но не брали ничего из продуктов, которые везли в город. Тогда я подумал: «Вот это и есть настоящие коммунисты».
Я видел, как взрослые люди, толком не знавшие грамоты, засели за книги и стали грызть гранит науки. Им было очень трудно, но они сидели, читали дни и ночи — и стали учеными. «Так поступают настоящие коммунисты»,— подумал я. Потом я видел, как двадцать пять тысяч большевиков-рабочих оставили свои городские квартиры, свой завод, товарищей и уехали в деревню руководить колхозами. Им нужно было самим учиться и учить других. И они перевели сельское хозяйство на социалистические рельсы. Так поступают коммунисты.
В годы Великой Отечественной войны я видел, как на самые опасные задания, в разведку боем, добровольно шли коммунисты. После войны, когда наш народ сам жил в нужде, мы посылали целыми эшелонами продовольствие голодающим народам освобожденной Европы. Почему мы так делали? Коммунист должен уметь объяснить это сначала себе, а потом другим. Коммунист понимает, что так нужно было.
Так жизнь год за годом расширяла мое понимание слова «коммунист». Вы живете в иные дни, а впереди у вас еще более чудесное время. У вас будут свои трудности, и вам придется в новой обстановке решать, как должен поступить коммунист. Когда люди полетят на Луну или Марс — вы это несомненно увидите,— много будет и тогда трудного. Коммунист— это такой человек, который в самую трудную минуту идет впереди, и тогда он имеет право звать за собой других...
Нина тоже пробралась в клуб. Она сидела рядом с Еленой Петровной.
— А почему он не говорит о себе? — спросила она шепотом.— Я читала о нем. Он был одним из пяти солдат, которых за распространение листовок приговорили к расстрелу, затем стал командиром продотряда, уехал двадцатипятитысячником в деревню, был секретарем райкома... Почему он говорит только о других?
— Старые большевики не любят говорить о себе,— ответила Елена Петровна.
— Есть ли вопросы, юные друзья? — спросил старый большевик.
Вопросов было много.
— Скажите, пожалуйста, а Ленина вы видели?
— А Зимний вы брали?
Морозов улыбался:
— Мне повезло, ребята. Я и Зимний брал, и Ленина видел не раз. Выполнял его небольшие поручения и докладывал о них. Но я должен сказать, юные друзья, что тысячи и тысячи революционеров не участвовали в штурме Зимнего и не видели Ленина, но для революции сделали гораздо больше, чем я. И вот когда советский человек поднимется в космос, а он обязательно поднимется, хотя и не всем вам будет суждено подняться вместе с ним, но уверяю вас, что вам всем хватит места для подвига — в космосе, на земле, под землей, в море...
Пионеры выстроились. Раздался барабанный бой, и знамена вынесли перед строем.
Когда в рядах стало тихо, старый большевик сказал традиционные торжественные слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91