И - бац-бац-бац! Ручками по клавишам. Как белым, так и черным. Туда-сюда - сюда-туда. Живенько так. Мрак. В смысле, повальный звуковой перетрах, от коего у Хулио мурашки по спине забегали в такт гаммам. Мука - не музыка. Ко всему манерная стервочка опускает свою голову в кудряшках на его плечо и повторяет с чувственным предыханием:
- Ах, как божественно!
И чувствует Хулио к своему ужасу, как его фуга поднимается, точно штык в руках бойца-антифашиста. В полный рост. Во взятых напрокат портках. Все выше и выше. Пришлось несчастному программкой свое бесчинство прикрыть.
Кое-как первый акт этой музыкальной фиесты нашим интернациональным другом был вынесен. Больше всего раздражало, что на сцену выходила тушканчикообразная тетка с напоминанием о том, что будет исполняться. Только к гаммам привыкнешь - все, конец номера и в полной тишине цокает этот вертлявый зверек, чтобы визгливым голосом сообщить:
- Гендель. Адажио без сопрано.
Понятно, что часть молодой публики и Хулио притомились от такого садистского развлечения, и почувствовали глубокое облегчение, когда эта самая тушкан-мадам объявила:
- Ант-р-р-ракт, засранцы!..
О какое счастье! И все мы (с Хулио впереди) ринулись в буфет, чтобы восстановить баланс и гармонию в ослабленных организмах.
И случилось то, что должно было случиться. Я угостил товарища рюмочкой коньяка, он - меня. Он - меня, я - его. Я - его, он - меня. И так далее. Тут дают первый звонок, мол, засранцы второй раз, по своим местам.
- Только не в эту пыточную музыкальную шкатулку, - сказал я Хулио. Готов признать свое поражение, будем считать, что поимел ты Стеллу, а вот слабо выйти на сцену и сбацать испанскую народную мурку.
- Не слабо, - отвечает товарищ, - и очень, ик, даже не слабо. Мурка моя любимая песнь.
Ударили по рукам. Кто был рядом, тут же сладил новые ставки. Дальнейший ход событий был полукриминален. Мы пробрались в служебное помещение, нашли гримуборную маэстро Писина. Придвинули к двери шкаф, подвернувшийся кстати, и пошли на визгливый голос чучундры, объявляющей очередной цирковой номер. Публика (ее большинство) кашляла и переговаривалась в ожидании маэстро. Тот задерживался - гению можно все. Что такое пять минут паузы перед вечностью? Наконец - вот он! Однако что такое, почему мастер так потемнел обликом и шаг его весьма нетрезв? Не обращая внимание на волнение в зале, маэстро меж тем хлопнулся на табурет, как в лужу, обмер перед тенями великих и... рявкнула такая мурка, что у публики волосы встали дыбом. Дама-тушканчик хлопнулась в обморок, выпав из-за кулис на сцену. С публикой (ее большинством) сделался столбняк. И пока общество находилось в глубокой депрессии, проклятый гаер сбацал малинка-калинка, раскинулось море широкое, королева красоты, ленка-енька, буги-вуги.
Я же держал оборону у двери, но оказался слаб перед нарядом милиции с автоматическим оружием. Получив прикладом удар по ребрам, укатился под рояль. Где и помогал Хулио, цепляясь за ножки инструмента и утверждая ором, что он поданный ОАЭ. Si-si, ик, поддерживал меня товарищ. Отряд правопорядка вынужден был таскать бесценный музыкальный инструмент по сцене вместе с заявителями, пока не выяснилось, что они самым хамским образом клевещут. На дружеские Объединенные Арабские Эмираты. Словом, случился свинский, гадский и возмутительный скандал.
- Врешь ты все, Ванечка, - смеялась Александра. - Такого не может быть?
- Было же, - потрогал ребра.
- И что Стелла? Осталась старой девой?
- Отдалась Хулио. Когда женила его на себе. И уехали они в солнечную Иберию, а я остался, - вздохнул. - И занимаюсь черт знает чем.
- Это точно, - проговорила спутница. - И я вместе с тобой.
- Значит, завтра идем на овощную базу? - пошутил.
- После того, как... - решительно открыла дверцу автомобиля. Надеюсь, тебя, родной, не потянет на сцену. По старой памяти.
- Не. Разве только в буфет.
И мы, посмеиваясь, отправились повышать свой культурный уровень в области классического музона. Билеты в кассе отсутствовали, но были в руках хлипкого меломана с ужимками клакера. По фойе гуляла светская публика, готовая к приему духовной пищи. Господин Берековский находился в хорошем расположении духа и рядом с дамами постбальзаковского возраста, на дряблых выях коих сияли бриллиантовые колье. Два телохранителя банкира изо всех сил старались придать своим бандитским физиям осмысленность. Это у них получалось, когда, очевидно, вспоминали счастливое детство.
Моя спутница чувствовала себя, как рыба в воде, лучше не сказать. Раскланялась с тремя нафталинными старушками, участницами крестьянского восстания 1861 года, поприветствовала взмахом руки театрального критика с напудренным лицом, защебетала с бесполыми подружками...
Я почувствовал себя чужим на этом искрящемся празднике жизни и отправился в известное местечко, где легко восстанавливался душевный баланс. Рюмка коньяка - и мир расцветает над тобой, как шелковый парашютик над любителем воздушных ям.
Эх-ма, хорошо летать под свободным небесным куполом, единственное, что огорчает - это приближающаяся панцирная твердь, о которую очень даже можно крепко ебзнуться всем своим слабым скелетом. Не напоминает ли этот казус всю нашу жизнь. Мы рождаемся в мир с радостной верой в бессмертие, и живем, пунцовея и наливаясь жизненной силой, не подозревая, что совсем скоро наступит унылая пора увядания... Брр!
Лучше об этом не думать, и я пропускаю ещё одну рюмашечку для оптимизма. Ничего, живы будем, не помрем. Полетаем ещё под куполом шапито, если представить, что мы все участники циркового представления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151