- Будем терпимы.
- Ага, - поддержал я. - Бог терпел и нам велел... Чувствую, вы опять за свое? По душу мою? Сразу скажу: ничего у вас, братья, не выйдет. Душа не продается, как бананы на углу.
- А документик кто подписал? - выступил интеллигентный голос. Собственной кровью.
- Что? - возмутился. - Не знаю никаких документов. И подписываюсь я только чернилами, - последний аргумент, вероятно, сразил моих оппонентов, они на время смолкли, словно совещались. Потом из ниоткуда приплыл бумажный клочок и упал на мое срамное место. - Что это?.. Только не говорите, что эта подтирка имеет юридическую силу?
Вокруг меня завьюжило наждачной пылью. Что-что, а разговаривать на повышенных тонах я умею. Потом страсти улеглись, и я увидел перед собой пластмассовый столик, как в палате у Лб-66. На столике стояли две деревянные миски, наполненные до краев икристой массой. Рядом лежала расписная хохломская ложка. Я принюхался:
- Ба! Это что? Икра? Черная? Красная? Хорошо живете, братья?
- Кушайте на здоровье, - посоветовал льстивый голос.
Я цапнул ложку, зачерпнул ею подгноенного дерьма и... грешен!.. выпульнул, как из катапульты, многотысячные, склизкие дробинки в трудно различимые, повторю, лики.
Что тут началось. Светопреставление. Было такое впечатление, что я вместе с креслом угодил в эпицентр космогонического смерча. Меня мотало, как магноливидную орбитальную станцию в проруби космической бесконечности. От страха я вопил: "Да будет мир и любовь между всеми! И да будут бессильны козни врагов внутренних и внешних, сеятелей плевел на ниве Твоей, писанием словом или делом вносящих шаткость в умы, горечь в сердца, соблазн, раздор и всякую скверну в жизнь!"...
Быть может, это и спасло мою грешную душу. Упала благодать, прекратилась отвратительная круговерть, я сглотнул тошнотворную слюну и назидательно проговорил:
- Не покупаюсь, господа! Тем более на вашу дармовую икру. Она, между прочим, в большом количестве употребленная, действует, как слабительное. Поблагодарите лучше меня, а то бы кто другой надристал на вашу первозданную чистоту!
- Заткнись, тварь земная, - взревели голоса. - Осточертел ты нам; Господи, прости нас грешных!.. Ты!.. Да, мы тебя... из тебя...
Я снова возмутился: мол, что орете на меня, как на привозе? Кто такие, собственно говоря? Второй раз, понимаешь, меня выдергивают из моей же жизни. И, думают, это приятно? Кто такие, признавайтесь, как на духу, черт бы вас?!
- Сейчас ты, родной, узнаешь, кто мы такие?! - пообещал желчный голос.
- А ты, старый хер в небесах, не пугай! - заорал. - Вас много, а я один... пуганый-перепуганный!.. Кто такие? Отвечайте, когда человек спрашивает?
Ниспала многообещающая зловещая тишина. Я понял, что сейчас мне будет худо. Будут бить? Кто и чем? И куда бежать? Я беспомощно огляделся блеклый, бесперспективный свет... пустота... Во всякие я попадал переделки, но чтобы в такую, бесполую?..
- Пусть будет по твоему, человек, - возник велеречивый голос. - Мы ответим на твой вопрос, но ты должен покаяться.
- В чем?!
- Позабыл? Как ты умаял навсегда старушку.
- Какую старушку? - ахнул. - Не знаю никаких старушек? Клянусь.
- Верю, - задумчиво проговорил Некто, пронзив, очевидно, всевидящим оком мой затылок. - С памятью у тебя, человек, плохо. Напоминаю: ты гулял с дочерью у памятника...
- О! Помню-помню! - радостно вскричал: однажды действительно выгуливал Марию в местном, полузаброшенном, неряшливо-весенне-осеннем парке. И прятался в кустах, кинутый на произвол судьбы, памятник, гипсовый уродец, изображавший второго пролетарского дуче в натуральную величину (и по росточку, и по объемам ляжек). Стоял этот неодушевленный урод во френче и ручкой, поврежденной несознательными элементами, указывал в сторону сортира, мол, наша цель - коммунизм. А на грязной стене общественной уборной гашенной известью было неровно выжжено: СССР.
Я и моя дочь внимания бы не обратили на столь пропагандистское, нелицеприятное зрелище. Да брела на свою беду старушка, божий одуванчик. В резиновых ботах. Остановилась, отдыхая, у кустиков; заметила осрамленного временем и потомками Творца новой жизни, перекрестилась. Зачем это сделала? Сама перекрестилась, да ещё этого гипсошлакобетонного монстра перекрестила. Тут меня черт и дернул за язык, спросил, невинно округлив зенки:
- Бабуль? А это кто? На нужник кажет?
К сожалению, я и подумать не мог, что ещё сохранились боевые и революционные старушки. Бедняжка сморщилась от ненависти и прошипела:
- Развинтились все! Всех вас, христопродавцев!.. - и удалилась в сторону, куда указывал её бог: СССР.
А что же я? Я взял дочь за холодную ладошку и увел родного человечка подальше от греха.
Мог ли я даже в страшном сне предположить, что буду находиться в какой-то загадочной, общегалактической дыре и вспоминать одичавшую, в резиновых ботах, бабульку?
- Неужели бабуля... того?.. - удивился я.
- Да-с, - последовал ответ. - Она в расстроенных чувствах поскользнулась в клозете... и утонула.
- Печально, - вздохнул я. - Я, конечно, виноват, но и невиноват. Под ноги надо смотреть.
- Человек, - прервали меня. - Вы каетесь?
- Частично, так сказать, признаю: пошутил неудачно... однако так можно любого обвинить черт знает в чем?
- Не чертыхайся, землянин, - сделали замечание. - Чай, не на привозе.
Я хекнул, хлопнул себя по колену - братья, к которым я угодил, определенно начинались мне нравиться: учились на ходу, братья по разуму.
- Каюсь. Частично, - отмахнулся. - И жду ответа на поставленный мною вопрос: кто такие?
- Отвечаем, частично, - саркастически ответил желчный голос. - Мы из МВФ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151