Я обнял любимую за плечи: забудь, родненькая, а им, сукам, предъявим счет с процентами.
Поведение главного секьюрити "Дельта-банка" было более чем странным: зачем издеваться над заложницей? Для острастки? Или господин Фирсов был настолько уверен, что мы не выполним своих обязательств, и решил не обременять себя заботой о пленнице? А мы возьми да перевыполни: вместо бесценных документальных материалов по программе S" предъявили бесценное тело хозяина. Думаю, телохранитель крепко задумался, когда под утреннем небесным куполом вспыхнул бесцветный костерок из авиационных ошметков. Очевидно, он окончательно убедился, что имеет дело не с малосостоятельным партизанским отрядом, а с подразделением специального назначения. Однако такие ретивые служаки не любят терпеть поражения и нужно быть готовым к любым сюрпризам от банковского дома "Дельта". Хотя, на мой взгляд, перед нами стоит более ответственная задача: разгадать ребус "S". Как это сделать, не имея под рукой никаких вводных данных, кроме одной - программа имеет место быть. Взять за потную мошонку господина Лиськина и его подельников? Подозреваю, это нам не по силам, да и толка практически никакого: кастраты часто обижаются и ведут себя истерично, когда из их организма начинаешь выжимать лишнюю кровянистую водицу.
- Нужно работать, - сказал я друзьям, - конечно, проще всего плюнуть и забыть все, но в память наших...
- Вот только не надо красивых слов, - справедливо возмутился Сосо Мамиашвили; его поддержал господин Могилевский, мол, на мне тоже лица нет и не пора ли объявить антракт.
Антракт в Театре военных действий? Я согласился и, тяпнув стакан теплой родной, гаркнул в открытое окно, где плескался неотчетливым парусником ветреный вечер:
- Антракт!
Меня не поняли - друзья решили, что я хочу махнуть вниз головой, чтобы сделать больно сидящим внизу на лавочке доверчивым, как дети, бабулькам. Я попытался объясниться, мол, о санитарном часе по сбору трупов должны знать все наши враги, да мне заявили, что пора Ванюхе баиньки.
- Где?
- Что где?
- Где баиньки?
- Где-где? На тахте.
- Не, там я не буду, - вредничал, - там олимпийца зарезали, как куру из СэШэАа.
- А жизнь продолжается, - верно заметили товарищи, оброняя мое притомленное тело на ржавые пружины.
Хорошо, что Александра удалилась в свою светелку часом раньше и не видела наших пьяных пререканий. А то образ героя поблек бы в её глазах. А герой ли ты, Ванька Лопухин? И с этим трудным вопросом, как с котомкой, я отправился в царствие Морфея. И бродил там в потемках долго, пока не забрезжил рассвет, и я увидел в клочьях сновидения призрак бабки Ефросиньи.
- Опять что-то не так? - занервничал. - Был я в Лопушкином Овраге, был.
- Ох, Ванёк, глуповой ты, однако, - захихикала бабка. - Пенек, одно слово.
- Это почему? - обиделся.
- Шла барышня по дорожке, на ней новые полсапожки, да запнулась за кочку, уронила сумочку, подняла юбочку, упала на дорожку, поломала ножку, частила.
- Стоп! - завопил не своим голосом. - Что это все значит, ба?!. Что за присказки такие?!
- А сказка, красный молодец, впереди, - погрозила как бы костлявым пальчиком, прихватывая со стола "Nikon". - Ладна игруха, да в ней, Ванюха, твоя поруха...
- Хватит загадками говорить, - притомился я. - Что за манеры, черт дери?!.
- А лукавый-то рядохом, милок, - призрак исчезал в открытом окне. Оборотися-ка...
- Бабуля, ты своими аллегориями достала, - признался. - Нельзя ли быть простой, как газета?..
- Глянь-поглянь, внучок...
Я послушался доброго совета и открыл глаза. Лучше бы этого не делал: звериный оскал нависал надо мной. Боже мой, ахнул, кто это - не иначе этот самый лукавый пожаловал в гости? Свят-свят, спаси и сохрани. И почувствовал на своей щеке... щетку, мокрую и шершавую. Потом понял, это язык. Не мой. А Ванечки, который пес. Он требовал к себя внимания и пыхтел, как альпинист на альпинистке на пике Коммунизма.
- Ну чего тебе, блядь такая пятнистая, надо? - поднимался, ощущая себя любителем высоты, передавленным камнепадом.
Ученая мне досталась собачка, ученая сука, как выпускница холенного Гарварда: потрусила к двери, мол, пора хозяин мой на прогулку, сам понимаешь, ежели обделаюсь, то в этом коллективном месте проживания вместе с моей жидкой кучей экскрементов народится революционный, как булыжник пролетариата, эксперимент.
- Об этом и не подумал, - вздохнул над своим будущим. - Это что, тебя, сукин сын, теперь каждое утро. Каждое утро? - Взялся за голову. - Ёхан ты Палыч после этого... - И поплелся к двери. - Лучше бы ты был маленьким и морской свинкой.
Мои стенания остались без внимания - физиология, блядь, от неё никуда. Можно города брать и бюджет секвестировать, а когда вдруг захочется под пыльный кустик крапивы или на фаянсовый лепесточек, тут уж не до многообразных великих подвигов.
Когда мы, два Ванька, выбрались на улицу, то открыли для себя новый и незнакомый мир. О его существовании я, конечно, знал, и "собачники" всегда вызывали у меня удивление. Не понимал, какая такая колдовская сила заставляет их бродить в утреннюю стынь, вечернюю слякоть, при дневных землетрясениях и проч. Теперь понимаю: переполненный мочевой пузырь четвероногих любимцев. Мало того, каждый хозяин, защищая своего породистого цац-шнауцера, сам готов вцепиться в горло противной стороне. Такая угроза возникла, когда мое пятнистое "теля" принялось метить территорию. На каждом углу. Гармоничный утренний мир "собачников" был нарушен. Шавки и прочие морские свинки захрюкали, цыцы поболее сделали вид, что изучают флору родного края, а люди сжали челюсти от ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151