Меня встретил лай собак, он волной прокатил по дворам и скоро затих я был признан за своего. Родной домишко подсел в земельку и казался малым и горемычным. Заскрипела калитка, и в горнице пыхнуло пламя свечи. Потом грюкнул крюк на дощатой двери и началась привычная деревенская встреча блудного сына.
- Ваня, - всплакнула мама, - спасибочки тебе за платочек, а вот ты схудал-то! Разве тама жить можно? Все в беготне да в беспокойстве. А у нас газеты по случаю, гляжу до дыр... Ты кушай-кушай. А как Машенька? На роликах, Господи, что это за наказание?.. А у нас по-старому, дядьки живы-здоровы, а вот бабка Дорофея во сне померла... А я тебе постелю. На сеновале? Добре-добре.
Ох, мама-мама, упал в прошлогоднее сено, нарождаются новые созвездия и меняются общественные формации, а она все такая же - любящая, сердечная, и непутевый сын для нее...
И на этой мысли уплыл в сновидение, как в теплую и душистую разнотравьем Лопотуху.
... На третий день моего отдыха в этом забытом Богом, но прекрасном летом уголке приключилось странное событие. Я отмокал в речке после бурных возлияний с дядьками и остальными односельчанами, тут же забывшим о покосе. Надо мной было синее и свободное пространство и я, плещась на теплом мелководье, думал обо всем и ни о чем. Это было состояние глубокой безмятежности и внутренней тишины и даже не верилось, что где-то там, за овраги и овражками, летят в холодной галактической мороке иные миры, где обитает люд с термоядерными реакциями в опустошенных душах. И хорошо было мне, и чудно, и вечно, плавающему в свободной синеве аграрного мироздания, как вдруг детский вопль вернул меня на грешный брег прозаического, блядь, нашего бытия:
- Дядь Вань! А, дядь Вань?! - вопили пацанята, пылящие с кручи. Тама... Москва званяет!
- Чего? - едва не утоп в набегающей волне. - Что за шуточки, мандовошки?
- Не! Во те"крест! У правлении телефонють!
Трудно передать мои чувства - это все равно, что, если бы землянин купался в марсианских каналах и вдруг... Черт знает что! Нет спасения от угарной цивилизации. Однако вспомнив, что самолично оставил записку о местоположении своего бренного тела, вылез из речной неги и потрусил по пыльному большаку. За ребятишками и своими мыслями: что могло такое произойти, чтобы тревожить меня на краю земли? Главное, чтобы все было хорошо с Марией и её подружкой Юлечкой Титовой, надеюсь, девки не навернулись на проклятых колесных роликах?
Когда сквозь космический треск, я услышал знакомый, гортанный голос своего неутомимого друга Сосо, то от возмущения потерял дар речи. Как, это опять он? Ну, совсем потерял совесть, блядь!
- Не понял, ты о чем, Ваня? - кричал Мамиашвили. - Приезжай срочно. Мы все ждем! С нетерпением.
- Кто это все?
- Вот, Могилевский из Малайзии... вернулся. У него тут идеи.
- А я отдыхаю, ёц-чмоц-перевертоц, - резал правду-матку я. - От всех вас.
- Идея на мешок денег, - не слышали меня. Или делали вид, что не слышали.
- Чего? Фотографировать?! Ни за что!
- Что-что?
- Что делать-то?
- Это не телефонный разговор, кацо, - интриговал, подлец. - Тут Сашенька тебе привет передает, да? И Софочка... воздушный поцелуй.
О, Бог мой! Только не надо эфирных минетов! Что же произошло в столице за короткое мое отсутствие? Думаю, не обошлось без идейного вдохновителя всех авантюр - Мойши Могилевского, сукиного сына, своего себе на уме народца. Ой, только не надо меня обвинять в каких-то шовинистических настроениях. Для меня главное, чтобы человек хороший был. Я и с папуасными каннибалами буду дружить. При условии, что антропофаги не поджарят меня, как барашка.
Я мог не ехать. Вновь кидаться головой в омут грошовых страстишек и волнений? Забиваться в переполненные вагоны подземки, чтобы нюхать амбре чужих подмышек, мечтая о просторах отчего края? Травится родной водочкой, закусывая её мясными котлетами "де воляй" из чилийского картофеля? И принуждать себя работой, не споспешествующей вере в человека здравомыслящего? Однако к вечерней зорьке начал испытывать мутное, как болото, беспокойство: огни города, простите, манили. Мой организм пропитался синим оздоровительным озоном Лопушиного Оврага и теперь маялся от скуки и праздности. Что делать в раю грешнику, отравленному выхлопными газами преисподней?
Обвыкшая к моим вычурам мама лишь перекрестила непутевого Ванька, да попросила, чтобы при случаи приехал с внученькой. Я обещал, загружаясь в коляску мотоцикла дядька Степана, умеющего управлять техническим средством, как космонавт, в любом состоянии.
- Счас, Ванек, ик, взлетим к Млечному, блядь, пути, - пообещал, умерщвляя самогонным перегаром весь гнус в округе.
- К полету, блядь, готов, - отрапортовал и успел заглотить литр бражки для того, чтобы моя лётная фаза не закончилась летальной.
Ангел-хранитель хранил нашу мотоциклетку и нас в ней, полоумно орущих все те же модные песенки о ягоде-малине, узелках, одинокой луне, тучах, которые люди, и проч. Было такое впечатление, что мы перемещаемся на газокосилке, успевая уворачиваться от её остроганных и опасных ножей. При этом мы ухали в бездонные впадины, а после вымахивали к лезвию горизонта. Ех-ма! Мать моя родина! Есть ещё месту подвигу и безумству храбрых поем мы песню!
Полет завершился успешным запуском моего тела (по инерции) в тамбурную площадку последнего вагона уже уходящего с полустанка скорого. Проводница Тамара возмутилась крепкими словами, потому что мягкую посадку я совершил именно на её такелажные формы. Нас примерила кредитка, обнаруженная железнодорожной стюардессой в кармане моих брюк. Это я говорю про ассигнацию, а не то, что отдельным гражданам подумалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151