Ты наблюдаешь, как на улицах начинается карнавал погони за
добычей. Но долго ли ты останешься нейтралом, если ты, - такой же,
человек, да... Все города одинаковы в сути своей, засасывающей воронкой
торнадо вбирающие в себя чувства, грезы, надежды, сминающие их в
скрежещущей мясорубке ненависти, страха, голода, порожденных одиночеством.
И чем больше город, тем выше уровень концентрации зла в нем, тем страшнее
в нем жить, тем противоестественнее думать о любви на его улицах... Чем
больше человек ненавидит, тем сильнее отдаляется он от заветной цели -
торжества справедливости и свободы. Кто боится, тот свободен быть не
может. Не сумеет.
...посреди ревущих, островерхих, как акульи зубы, вод Манхэттена
разбросаны атоллы парков, где прячутся влюбленные, одолеваемые иллюзиями.
На них старенькая, немодная одежда, и лунный свет кислотой льется сквозь
порванные головные уборы им на голову. Они в стороне от судоходных путей,
где-то далеко, им кажется, на неисчисленной широте, на неучтенном
меридиане. У них кораллами в кровь сбиты ноги, у них нет ни ружья, ни
удилища, приближается пора муссонов, умирают от неизвестных болезней
кокосовые пальмы. Никакой возможности выжить. Но им кажется: те, кто
любит, уцелеют. Наивные мечты обессиленных жертв...
Стихия истерии достигает сверхчеловеческих отметок. Слабость каждого
усиливает во сто крат слабость всех, и уровень страха выходит за пределы
человеческого восприятия. В одиннадцать вечера надежды начинают
рассеиваться. Все перепробовано, и все впустую. Полуночное мечтание -
полная противоположность полуденному плану, но они связаны меж собою
неразрывно иронией бытия. Между погоней за добычей и ее противоположностью
- несчастным случаем, - тоже есть связь, и эта связь - счастливый случай,
хотя нищий попадает в постель к жене банкира только тогда, когда он уже
потерял от голода мужскую силу. Железнодорожный экспресс отправляется к
Великим Озерам, но прыгает через пути и в итоге прибывает во Флориду,
однако вся соль в том, что диспетчер направил поезд в Сан-Франциско, а
машинист хотел попасть в Хьюстон. Красное переходит в черное, чет в нечет;
а белым здесь и не пахло. О "сером", золотой середине, никто и не смеет
мечтать... Заевшее механическое пианино без конца барабанит один и тот же
мотив, который давно пора пришла забыть, а саксофоны ржут, как жеребцы,
лезущие на кобылу. Колокола сорвались с цепей и поплыли над городом,
вызванивая все часы суток одновременно. Поджигатель исхитрился спалить
пожарное депо, но только потому, что этой ночью ничего больше не
загорится. В полицейском участке избивают убийцу. Он давно во всем
признался и говорит чистую правду, очищая душу, но легавые не верят ему и
бьют, бьют его - до тех пор, пока он не начнет отрицать вину, а тем
временем их капитан, днем вершащий судьбы задержанных преступников,
выходит на охоту: он сексуальный маньяк, и это его третий месяц тщетно
ищут все городские копы... Крапленые карты позабыли шулеров, а дома
вывесили свои номера.
И все же никто не хочет сдаваться. Всегда найдется бар, куда ты еще
не заглядывал, а там проститутка, готовая утолить твою жажду любви, и ты
думаешь, что все идет как надо; и всегда сыщется последний глоток, который
опьянит тебя, и последняя надежда - та, что переживет ночь и наутро
подымет ясный, как у подсолнуха, лик, и окрасит мир, тот, что вокруг. Но
если надежда ночью умрет, тогда знай, - пора уходить. В мир иной. Как?
Зависит от тебя. Либо на сотый этаж небоскреба лезь, либо: выйди вон через
дверь...
По ночному, погруженному в кошмарные сны городу рыщут исчезнувшие
племена, преследуя вымершего косматого мамонта. Раскладываются и
разверзаются тротуары, падают стены. За каждым поворотом - ад, и под
каждой кроватью, придавленной телами - дьявол; обыкновенный ад и совсем не
страшный, примелькавшийся дьявол, вдруг оборачивающийся в того
единственного друга, которого ты ждал всю жизнь, - так же, как длительное
знакомство переходит иногда в нечто большее. Говорят, любовь, но это -
привычка. Привычка - тоже состояние всеобъемлющее, великое, часто -
труднопреодолимое... Но впереди все равно маячит утро, оно обязательно
настанет, и по мере того, как стрелка часов подвигается к тому часу, когда
ложишься спать и видишь сны о чем-то большем, мрачная тень завтрашнего дня
все сильнее заволакивает светлеющую, улетающую ночь. Она постепенно
облачает людей в свинцовую оболочку презрения и отчужденности, чтобы они
не облучились надеждой; никто не посеял семя подсолнуха - и не посеет.
Тают жизненные силы, пустеют улицы. Смолкает музыка ночи, умирает
рваный ритм. В бутылке с выпивкой идет химическая реакция, основа всего
живого, алкоголь делается слабым, как вода или кровь. Случайно встречаются
старые приятели, протягивают друг другу руки, но рука хватает пустоту и
стыдливо прячется в карман. Чтобы получилось крепкое дружеское
рукопожатие, требуется несбыточное - нечто большее... Одному попадается у
парка симпатичная женщина, но, присмотревшись, он видит, что она -
лунатик, и обнаруживает, что забыл родной язык и может говорить лишь на
каком-то чужом, которого сам не понимает, хотя учил. Другой натыкается на
труп, валяющийся на мостовой, зовет полицию, однако санитарная машина
увозит в морг его самого. Несчастный случай. Ха. Будто все не случайно - в
этом-то мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170