Джиму прихоти начальства не нравились, они были лишним довеском
к стандартной ежедневной работе: проверке учебных текстов для студентов,
посещениям библиотеки с заказами книг по очередному курсу и прочая, и
прочая, и прочая... Нелепая причуда шефа добавляла к рабочему времени
Джима шесть часов в неделю, но жалованье - сто семьдесят пять долларов в
месяц - не увеличивалось ни на цент.
- Он что-нибудь сказал? - спросила Энджи. - Или ты опять не решился
спросить его о ставке преподавателя?
- Он был явно не в духе.
- Он? А может, ты?
Джим растерянно заморгал. В прошлом году в Чикаго, на семинаре
Ассоциации историков Шорлз долго и подробно беседовал с Джимом и наконец
пообещал ему должность преподавателя на возглавляемой им, Шорлзом, кафедре
всеобщей истории. Вдохновленная открывшейся перспективой, Энджи отложила
работу над диссертацией и подала документы на кафедру английской
литературы Ривероук-колледжа, где был объявлен конкурс на замещение
вакантной должности ассистента. Джим и Энджи познакомились на последнем
курсе Мичиганского университета, однако Джим успел защититься еще три года
назад. К их общей радости, Энджи дали место ассистента, несмотря на то что
она еще не удостоилась докторской степени.
Итак, они устроились в одно академическое учреждение; казалось бы, их
будущее практически обеспечено, однако, когда они прибыли в
Ривероук-колледж, от их радужных планов не осталось и следа. Шорлз
огорошил Джима, сообщив ему, что из-за неожиданно возникших финансовых
трудностей Джим не получит место преподавателя по крайней мере до начала
весеннего семестра. Тем не менее ставка оставалась вакантной и по сей
день...
Джиму понадобилась пара недель, чтобы уяснить себе истинную природу
"финансовых трудностей" Шорлза. Кафедра истории Ривероук-колледжа (как,
впрочем, и любое другое академическое учебное заведение) представляла
собой мишень, которую до состояния дуршлага изрешетили внутренние интриги
разного калибра. Две равные по силам фракции сталкивались лбами буквально
по любому вопросу, а сам Шорлз, не примкнувший ни к одной из них, уже
четыре года только и занимался тем, что ловко уворачивался от перекрестных
выстрелов, но команды прекратить огонь не давал.
Так что, случись Джиму получить место преподавателя, равновесие сил
могло нарушиться, то есть лодка перевернулась бы, а в этом случае первым
утонет Шорлз.
Козлом отпущения в каждой схватке выступал заместитель Шорлза
профессор Теодор Н.Джеллами. Одна из фракций поддерживала его, поскольку
Джеллами всегда в открытую выкладывал собеседнику все, что он о нем
думает. Соперничающая же фракция всячески протестовала против человека,
который постоянно ходит в замшевой куртке и считает мотоцикл единственным
достойным средством передвижения. Поговаривали, что Джеллами собирается
перед началом весеннего семестра покинуть Ривероук-колледж.
Впрочем, это были только слухи. Тем не менее Шорлз слишком опасался
за собственную безопасность, чтобы включить в игру нового человека, тем
более молодого и ретивого, а стало быть, непредсказуемого.
- Извини, Энджи, - с искренним раскаянием произнес Джим. - Я вынужден
битый час сидеть на его занятиях, бездельничая и делая вид, что мне
интересно слушать его байки. Потом, я ни на секунду не могу забыть, как он
обошелся с нами. Так что, когда звенит звонок, мне страшно подойти к нему,
чтобы заговорить. Если он откажет, я попросту выбью ему зубы.
Недолгая, холодная и тяжелая, как ледяная глыба, пауза повисла в
салоне мчавшейся машины. Джим уставился в какую-то далекую точку за
лобовым стеклом и с облегчением почувствовал, что пальцы, вцепившиеся в
руль, немного ослабили хватку.
- Все нормально, Джим, - подбодрило его Энджи. - Если тебе
действительно хочется выбить зубы Шорлзу, то ты справедливо одергиваешь
себя. Как-нибудь тебе еще представится случай поговорить с ним с глазу на
глаз в Спокойной обстановке.
Они опять замолчали.
- Кажется, здесь, - Джим кивнул вправо и чуть в сторону от дороги.

2
Одного мельком брошенного взгляда на трейлер-корт Бельвью оказывалось
достаточно, чтобы отбить у проезжающих мимо любопытных автомобилистов
желание взглянуть на загон для трейлеров во второй раз. Ничего
удивительного: последние лет двадцать ни один из прежних хозяев даже на
попытался изменить к лучшему внешний вид трейлер-корта.
Нынешний в свои пятьдесят был внешне столь же "упитанным", как Джим
Эккерт. Отличие состояло в том, что с годами некогда упругая плоть
свалялась, а кожа съежилась в складки и морщины и, стянувшись к лицу,
лишила его физиономию даже намека на выразительность. Тройной подбородок
снизу подпирался воротником - рубашка берлинской лазури раздувалась
пузырем вокруг колышущегося, как студень, торса. Черный ремень, как немой
садист, жестоко стягивал на талии выгоревшие темно-бордовые штаны; пояс
так глубоко впивался в живот, что брюки скорее напоминали модную юбку со
сборками. Дышал менеджер как тот пес: мало того, что утомлен длительной
бессмысленной погоней за муляжной уткой, так еще и пахло от него так,
будто перед самым разговором он закусил рокфором с чесночной приправой. В
прогретом солнцем небольшом объеме автоклетушки, которую он шепеляво
нахваливал Джиму и Энджи, это его сомнительное достоинство было невероятно
трудно игнорировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90