После всего
происшедшего между нами семь лет назад для него эта роль была бы
унизительной.
"Что верно, то верно", - подумал Эрнан и одобрительно кивнул.
- А что касается меня, - продолжал герцог, - то я с радостью переложу
часть государственных забот на его плечи. Я уже стар, а он молод и
энергичен, да и способности ему не занимать. По моим сведениям, он отлично
справляется с Кантабрией и уже зарекомендовал себя Кастилии как зрелый
государственный муж.
- Он зарекомендовал себя еще здесь, в Гаскони, - заметил Эрнан. -
Когда сумел привлечь на свою сторону большинство вельмож и сенаторов.
Это уже был удар по лежачему. Герцог натянуто улыбнулся и перевел
грустный взгляд на Габриеля, который за все это время не обронил ни одного
слова и лишь внимательно слушал их разговор. Он чувствовал себя очень
неловко и неуютно в присутствии одного из самых знатных и могущественных
князей католического мира.
- Господин де Шеверни, - мягко заговорил герцог. - Если я не
ошибаюсь, шесть лет назад вы несколько месяцев гостили у Филиппа в
Кантабрии. Или это был ваш старший брат?
- Это был я, монсеньор, - ответил Габриель. - Я старший из братьев. В
сентябре сорок пятого года я приехал по приглашению вашего сына в
Сантандер и пробыл там до весны сорок шестого.
- То есть до смерти вашей сестры.
- Я ухал через месяц после того, как умерла Луиза. Вернее, явился
отец и забрал меня. Он обвинил вашего сына в смерти Луизы и... - Габриель
глубоко вдохнул, набирая смелости. - Прошу прощения, монсеньор, но он
считает, что это у вас вроде семейной традиции... мм... когда жены умирают
при родах.
Герцог помрачнел, но не обиделся.
- Возможно, ваш отец прав, юноша, - глухо произнес он. - Ведь в
Писании говорится, что грехи родителей искупают дети. И поверьте, я
глубоко скорблю, что кара Божья обрушилась на вашу сестру, ни в чем не
повинную девушку... - Герцог помолчал, думая о том, не затем ли Эрнан
привел к нему Габриеля, чтобы заставить его испытывать угрызения совести.
- А после этого вы больше не виделись с Филиппом?
Габриель покачал головой.
- До вчерашнего вечера нет.
- Я слышал, что вы были очень дружны, - заметил герцог.
- Смею надеяться, монсеньор, что ваш сын до сих пор считает меня
своим другом. Все эти годы мы с ним регулярно переписывались, несмотря на
то, что мой отец был категорически против. Когда до нас дошли слухи о... о
поведении вашего сына, он расценил это как оскорбление памяти Луизы и
настоятельно требовал, чтобы я порвал с ним всякие отношения.
- Но вы не сделали этого?
- Нет, монсеньор. Я пошел против воли отца, потому что не разделяю
его мнения о вашем сыне.
Герцог тяжело вздохнул.
- Да, безусловно, ваш отец слишком категоричен. Образ жизни Филиппа
достоин осуждения, не спорю, но такой уж он по натуре своей. Среди людей
нет безгрешных, у каждого человека есть свои недостатки, и любвеобильность
Филиппа... будем откровенны, его распутность - один из несомненных его
пороков. За это можно упрекать его, порицать, возмущаться его поведением,
пытаться перевоспитать его, наставить на путь истинный... Но обвинять его
в злонамеренном оскорблении памяти вашей сестры, которую он любил, это уж
чересчур. Это так же глупо, как считать лису преступницей только потому,
что она имеет дурную привычку душить кур, если ее впустить в курятник.
Разомлевший от выпитого вина, Эрнан хитро усмехнулся. По возвращении
из Палестины он уже успел повидаться с Гастоном Альбре, и они очень
приятно скоротали вечер, смакую пикантные историйки о толедском сердцееде
доне Филиппе из Кантабрии.
- Я, конечно, прошу извинить меня, монсеньор, - отозвался он. - Но
ваше сравнение Филиппа с лисой, впущенной в курятник, нельзя назвать
удачным. Ведь куры, как-никак, стараются избежать смертельных объятий
лисы, а вот женщины в большинстве своем даже не помышляют об этом. Они
сами виновны в своих бедах. Кто им доктор, что их влечет к Филиппу, как
мотыльков на пламя свечи, и они обжигают свои крылышки? Между прочим,
сплетники поговаривают, что даже Констанца Орсини не устояла перед чарами
Филиппа.
Герцог с трудом спрятал улыбку и отрицательно покачал головой.
- Сомневаюсь, - сказал он. - Филипп очень дружен с принцем Альфонсом
и очень уважает его, чтобы соблазнить его жену. Это маловероятно.
- А вот насчет Марии Арагонской никаких сомнений нет, - продолжал
гнуть свою линию Эрнан, войдя в раж. - Не зря же принц Фернандо Уэльва так
взъелся на Филиппа. Еще бы! Ведь по милости вашего сына у него выросли
ОТАКЕННЫЕ рога. - И Шатофьер поднял к верху руки, показывая, какие именно.
- Но, бесспорно, самая громкая и блестящая победа Филиппа, это принцесса
Бланка. Рассказывают, что с королем едва инфаркт не приключился, когда он
узнал о грехопадении своей старшей дочери.
Герцог кивнул.
- Да уж, слыхал я, что был отменный скандал. Впрочем, об этом романе
так много говорят и говорят столь разное, что я даже не знаю, чему верить,
а чему нет; трудно понять, где кончается правда и начинается вымысел. Так,
по моим сведениям, Филипп собирался жениться на Бланке - и вдруг я узнаю,
что король как-то впопыхах выдал ее за графа Бискайского. Вот уж не пойму
зачем? - Герцог недоуменно пожал плечами. - Жаль, конечно, очень жаль.
Бланка была бы отличной партией для Филиппа. Говорят, она хороша собой,
умна, порядочна. К тому же отец сделал ее графиней Нарбоннской - еще когда
прочил в жены Августу Юлию Римскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88