Эрнан положил наземь шпагу, преклонил перед Филиппом колени и вложил
в его руки свои.
- Государь! В час, назначенный Богом, я стану вассалом вашим от
графства Капсир со всем принадлежащим ему, что было пожаловано вами и
вашими предками мне и моим предкам, и в соответствии с тем долгом, который
я и мои предки имеют перед вами и вашими предками, и обязательствами,
взятыми на себя мною и моими предками перед вами и вашими предками в
отношении вышеупомянутого графства Капсир со всем принадлежащим ему...
Слушая слова вассальной присяги, в общем традиционные, лишь несколько
видоизмененные с учетом неординарности ситуации, Филипп внутренне
переживал бурю разноречивых чувств. Формально эта присяга не имела никакой
юридической силы и была ничем иным, как данью традиции, пережитком
прошлого. К середине XV века в Галлии оставалось только две ступени
феодальной иерархии: все галльские князья были вассалами короля, а все
землевладельцы в галльских княжествах непременно были вассалами своего
князя, и отношения подданства определялись не взаимными договорами в форме
вассальной присяги, а законом, обязательным для всех. Однако в данном
случае затеянное группой заговорщиков во главе с Гастоном и Эрнаном
представление имело более чем просто символическое значение. Молодые
вельможи во всеуслышание заявляли о том, что вопреки традиционным правам
наследования и вопреки воле своего сюзерена, признают его наследником
только его младшего сына и никого иного, и предлагали Филиппу, также во
всеуслышание, согласится с их требованиями. Иными словами, его принуждали
публично предъявить свои претензии на родовой майорат. Это был самый
настоящий бунт, акт вопиющего неповиновения законной власти.
- ...Если же я нарушу свой долг, - произносил последние слова присяги
Шатофьер, - пусть покарает меня Бог и ваше правосудие, государь!
Филипп помог другу подняться на ноги и обнял его.
- Ах, Эрнан, Эрнан... - только и сказал он.
Шатофьер отступил на шаг. Все с нетерпением ожидали ответа Филиппа.
- Сударь! Мы, Филипп, граф Кантабрии и Андорры, сын герцога
Аквитанского, принца Беарнского и верховного сюзерена Мальорки и Минорки,
маркграфа Пиренейского, князя-протектора Гаскони и Каталонии, принимаем
вашу присягу, дабы вступила она в силу в час, назначенный Богом. И в час
сей вы становитесь вассалом нашим от графства Капсир со всем принадлежащим
ему, что было пожаловано вам и вашим предкам нами и нашими предками, и в
соответствии с долгом вашим как вассала нашего и обязательствами, взятыми
вами и вашими предками перед нами и нашими предками в отношении
упомянутого графства Капсир со всем принадлежащим ему.
- Да будет так! - торжественно провозгласил Эрнан.
Филипп на мгновение замешкался, перефразируя формулу принятия в
вассалы.
- В назначенный Богом час мы обязуемся принять вас в наши вассалы,
сударь, подтверждая сим все заверения и права, данные вам и вашим предкам
нашими предками.
- Аминь! - произнес Эрнан и в знак скрепления присяги поцеловал
распятие, поднесенное ему капелланом замка. Филиппу же целовать распятие
не полагалось, так как считалось, что от государя достаточно данного им
слова.
Потом пришла очередь Гастона Альбре. За ним, в порядке, установленном
накануне жребием, принесли присягу около полусотни молодых гасконских и
каталонских вельмож. Филипп выслушивал их и отвечал почти автоматически, а
сам думал о том, что кроме согласия отца (которого он никогда не
дождется), существует единственный способ узаконить происходящее -
резолюции Сенатов Аквитании, Беарна и Каталонии, лишающие Гийома и Робера
права наследования и требующие от герцога признания его младшего сына
наследником всего майората. В таком случае спорный вопрос будет вынесен на
рассмотрение высших инстанций: король и Сенат Галлии должны будут решить,
удовлетворить ли ходатайство Сенатов Аквитании и Каталонии, или же
признать правоту герцога, а судьба Беарна и Балеар, внесеньоральных
владений, окажется в руках папы и императора Римского как номинальных
суверенов, ПАТРОНОВ княжества.
Что касается провинциальных Сенатов, то в их благоприятном решении
Филипп ничуть не сомневался. На это указывало хотя бы присутствие на
церемонии выборных сенаторов, которые, несомненно, согласовали свои
действия со старейшинами нижних палат. Ну а с членами верхних палат не
предвиделось вообще никаких проблем, поскольку высшая знать и духовенство
в массе своей относились к Гийому и Роберу резко отрицательно. К тому же
среди молодых вельмож, приносивших ему присягу, часть уже была сенаторами,
а остальные должны были унаследовать места в верхних палатах от своих
отцов и, разумеется, действовали сейчас если не при их полной поддержке,
то наверняка с их молчаливого одобрения.
С королем и Сенатом Галлии было гораздо сложнее. Дядя Филиппа, король
Робер III, возможно, и рад был помочь племяннику, но уж очень шатким было
его положение на престоле (даже при всем том, что сейчас он контролировал
Прованс, опекая шестилетнего графа Людовика), и представлялось весьма
сомнительным, чтобы он пошел на открытую конфронтацию с герцогом
Аквитанским. Галльский же Сенат, как обычно, погрязал во внутренних
склоках, раздираемый региональными противоречиями, и заведомо был
неспособен принять сколь-нибудь серьезное решение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88