А позволь спросить: давно
ли ты виделся со своей возлюбленной, прелестной Маюми? Ну-ка,
признавайся, милый братец!
Я вздрогнул, как будто меня ужалили. Откуда сестра могла
узнать о нашей встрече? Или она сказала это просто так, наугад,
и попала прямо в цель? На мгновенье я настолько растерялся, что
не мог найти ответа. А затем еще настоятельнее стал допрашивать
сестру:
-- Я должен получить объяснение! Я настаиваю на этом! Я
требую!
-- Требуешь? Ах, вот каким тоном ты заговорил со мной! Ну
так ты от меня ничего не добьешься! Минуту назад, когда ты
начал умолять меня, я уже почти сжалилась над тобой и решила
рассказать тебе все. Но ты требуешь! На требования я не отвечаю
и сейчас же докажу тебе это. Я ухожу и запрусь у себя в
комнате. Итак, дорогой мой, ты меня больше не увидишь ни
сегодня, ни завтра, пока ты не одумаешься. Прощай, Джордж! Или
до свидания -- но только при том условии, что ты будешь вести
себя как джентльмен.
И она снова запела:
У янки -- фрегат, и янки -- моряк!
Мы в бой по волнам летим!
И видит враг наш звездный флаг
Под небом голубым...
Она прошла через цветник, поднялась на веранду и исчезла
за дверью.
Я стоял разочарованный, оскорбленный, огорченный. Я застыл
на месте в полной растерянности, не зная, что мне делать
дальше.
Глава LV. ДОБРОВОЛЬЦЫ
Сестра сдержала слово. В течение всего дня и до полудня
следующего я ее не видел. Затем она вышла из своей комнаты в
амазонке, приказала оседлать Белую Лисичку и уехала одна.
Я чувствовал, что не имею никакого влияния на своенравную
девушку и что нечего и пытаться наставлять ее. Она не считается
с авторитетом брата, сама себе хозяйка и всегда будет поступать
по-своему. После вчерашнего разговора у меня пропала охота
вмешиваться в дела Виргинии. Она знала мою тайну, и поэтому
любой мой совет будет ею отвергнут. Я решил держаться в
стороне, пока не наступит решительный момент.
В течение нескольких дней наши отношения были весьма
прохладными, что очень удивило мать, но она ни о чем не
спрашивала. Мне показалось, что мать стала относиться ко мне не
так сердечно, как прежде. Она рассердилась на меня за дуэль с
Ринггольдом. Узнав о ней, она очень огорчилась и, когда я
вернулся домой, упрекала меня за это, считая, что я один
виноват в этой истории. Почему я так грубо поступил с Аренсом
Ринггольдом? Из-за какой-то чепухи! Из-за негодницы индианки!
Почему я так близко принял к сердцу все, что говорилось об этой
девушке? Ведь то, что сказал о ней Ринггольд, может быть и
правдой. Мне следовало вести себя более благоразумно.
Очевидно, мать что-то слышала краем уха обо всем этом
деле, но не знала, кто была красавица-индианка. Ей не
приходилось раньше слышать имя Маюми. Поэтому я довольно
спокойно выслушал ее язвительные замечания. Раздраженный
упреками матери, я несколько раз собирался рассказать ей о
причинах дуэли, но пока воздерживался. Она все равно бы мне не
поверила.
Я узнал, что в положении Ринггольда за последнее время
произошли большие перемены. Отец его умер в ту самую минуту,
когда в приступе ярости наказывал одного из рабов. У старика
произошло кровоизлияние, и он упал на месте, как будто над ним
свершился божий суд. Аренс был теперь единственным наследником
большого состояния, неправедно нажитого: это была плантация с
тремястами рабов. Тем не менее говорили, что теперь он стал еще
скупее. Как и старый Ринггольд, он поставил себе целью быть
властителем всех и всего в окрестности, стать крупным магнатом.
Некоторое время он притворялся больным и ходил с
перевязанной рукой, гордясь тем, что дрался на дуэли. Так, по
крайней мере, рассказывали люди. Однако те, кто знал, как
окончилось дело, считали, что у него нет особых оснований
хвастаться этой дуэлью.
Моя стычка с ним, по-видимому, не изменила его отношения к
нашей семье. Мне говорили, что он часто бывал у нас и его даже
считали женихом Виргинии. С того времени, как возросли его
богатство и влияние, моя тщеславная мать стала относиться к
нему еще благосклоннее. Я наблюдал за всем этим с глубоким
сожалением.
Вообще в нашей семье чувствовалась какая-то перемена. В
отношениях между нами постепенно исчезали прежняя искренность и
теплота. Мне очень не хватало моего доброго, благородного отца.
Мать держалась со мной надменно и холодно, как будто считала,
что я непослушный и непочтительный сын. Дядя, ее брат, во всем
следовал ее примеру, и даже любимая сестра иногда казалась мне
чужой.
Я чувствовал себя неловко в собственной семье и старался
как можно меньше бывать дома. Большую часть дня я проводил с
Галлахером, который, конечно, гостил у меня, пока мы находились
в Суони. У нас было довольно много дел в связи с нашей
командировкой, а в свободное время мы развлекались охотой на
оленей и лисиц. Правда, охота не доставляла мне теперь такого
удовольствия, как прежде, да и Галлахер уже, видимо, не так
увлекался ею.
Наши служебные обязанности обычно заканчивались к полудню.
Нам было поручено не столько набрать добровольцев, сколько
наладить занятия с записавшимися и "подготовить их к службе".
Отряд добровольцев уже сформировался. Они выбрали себе офицеров
из тех лиц, которые раньше служили в армии. На нашей
обязанности было обучать их и следить за порядком в отряде.
Маленькая церковь в центре поселка была превращена в штаб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133