Зачем возвращаться
домой? Ты видишь, я готова, даже шляпу надела. Мы успеем
вернуться прежде, чем нас хватятся. Ведь это недалеко...
-- Ну хорошо, сестренка, садись на корме, у руля. Хэйхо!
Мы отваливаем!
Течение было не сильным, и через полчаса мы доехали до
устья речки и продолжали плыть по ней вверх. Это была неширокая
речка, но достаточно глубокая для лодки или индейского челнока.
Солнце стояло высоко, но его лучи не палили нас -- им
преграждали путь густые деревья, ветви которых как бы
сплетались в зеленый свод над волнами реки. В полумиле от устья
маисом и засаженные бататом -- сладким картофелем, --
стручковым перцем, дынями и тыквами. Невдалеке от берега
возвышался довольно большой дом, окруженный оградой и группой
домиков поменьше. Это было деревянное здание с портиком,
колонны которого покрывала примитивная резьба. На полях
трудились рабы -- негры и индейцы.
Это не могла быть плантация белого -- на этой стороне реки
белые не жили. Мы решили, что поместье принадлежит
какому-нибудь богатому индейцу, владельцу земли и рабов.
Но где же хижина нашего друга? Он сказал, что она стоит на
берегу реки, не дальше чем в полумиле от ее устья. Может быть,
мы прошли, не заметив хижины, или ее надо было искать где-то
дальше?
-- Давай-ка пристанем к берегу, Виргиния, и спросим.
-- А кто это там стоит на крыльце?
-- Ого, ты видишь лучше меня! Ведь это он сам -- молодой
индеец! Но не может быть, чтобы он жил здесь... Разве это
хижина? А знаешь что? Он, наверно, пришел сюда в гости.
Смотри-ка, он идет к нам навстречу!
Пока я говорил, индеец вышел из дому и поспешно направился
к нам. Через несколько секунд он уже очутился на берегу и
показал нам, где пристать. Как и в день нашего знакомства, он
был в ярком, богато вышитом платье и с убором из перьев на
голове. Его стройная фигура четко вырисовывалась на берегу на
фоне неба, он походил ни миниатюрную статуэтку воина; метис был
еще почти мальчиком и выглядел очень живописно. Я почти
завидовал его дикому великолепию.
Сестра смотрела на него, как мне показалось, с
восхищением, хотя иногда в ее взгляде проскальзывало что-то
вроде страха. Она то краснела, то бледнела; я решил, что облик
индейца напоминает ей ту страшную сцену в бассейне. И я снова
пожалел, что взял ее с собой.
Наше появление, по-видимому, вовсе не смутило молодого
индейца. Он держал себя спокойно и сдержанно, словно ожидал
нас. Но он, конечно, не мог предполагать, что мы приедем
вдвоем. В его обращении отнюдь не чувствовалось холодности. Как
только мы причалили, он схватил нос лодки, подвел ее вплотную к
берегу и с вежливостью образцового джентльмена помог нам
высадиться.
-- Добро пожаловать! -- сказал он и, взглянув на Виргинию,
добавил: -- Надеюсь, что сеньорита поправилась?.. А о вас,
сеньор, нечего и говорить: раз вы сумели грести против течения,
значит, вы вполне здоровы!
Слова "сеньор" и "сеньорита" указывали на следы испанского
влияния, еще сохранившиеся от тех отношений, которые издавна
существовали между семинолами и испанцами. И на нашем новом
знакомом были надеты вещи, которые носят в Андалузии, --
серебряный крест на шее, ярко-алый шелковый пояс и длинный
треугольный клинок за поясом. Даже самый ландшафт напоминал
испанский: здесь были хаотические растения -- китайские
апельсины, великолепные тыквы-папайи, стручковый перец и
томаты. Все это характерно для усадеб испанских колонистов.
Архитектура дома носила отпечаток кастильского стиля. И резьба
на нем была не индейская.
-- Это ваш дом? -- спросил я, слегка смутившись.
Дело в том, что он приветствовал нас как хозяин, но я не
видел никакой хижины. Его ответ успокоил меня. Он сказал, что
это его дом, вернее -- дом его матери. Отец его уже давно умер,
и они жили втроем -- мать, сестра и он.
-- А это кто же? -- спросил я, указывая на работников.
-- Это наши рабы, -- отвечал он с улыбкой. -- Вы видите,
что мы, индейцы, тоже постепенно начинаем приобщаться к
цивилизации.
-- Но ведь не все они негры! Я заметил здесь и индейцев.
Неужели они тоже рабы?
-- Да, так же как и все остальные. Я вижу, вы удивлены?
Это индейцы не из нашего племени. Наш народ когда-то покорил
племя ямасси, и многие из пленников остались у нас рабами.
Мы подошли к дому. Мать юноши, чистокровная индианка,
встретила нас в дверях. Она была в национальном индейском
костюме. В молодости она, по-видимому, была замечательной
красавицей и произвела на нас самое приятное впечатление.
Особенно привлекало в ней сочетание тонкости ума с нежной
материнской заботой.
Мы вошли в дом. Во всем -- в обстановке, охотничьих
трофеях, конской сбруе -- чувствовалось испанское влияние. Мы
увидели даже гитару и книги. Эти признаки цивилизации под
индейской крышей поразили нас с сестрой.
-- Как я рад, что вы приехали! -- воскликнул юноша, как бы
вспомнив что-то. -- Ваши мокасины уже готовы... Где они,
мама?.. А где Маюми?
Он как бы облек мои мысли в слова, отразившие эти мысли,
как эхо.
-- Кто это Маюми? -- шепотом спросила меня Виргиния.
-- Девушка-индианка. Кажется, это, его сестра.
А вот и она сама!
Крохотная ножка в вышитом мокасине, стройный стан
необычайной гибкости, бронзовое лицо с прозрачной кожей,
румяные щеки, алые губы, черные глаза, оттененные длинными,
загнутыми вверх ресницами, густые брови и прекрасные черные
волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133