Было ясно, что мычали те же самые быки, которые только что
прошли по дороге. Но разговаривали не те люди, которые пригнали
их сюда.
Речь индейца очень легко отличить от речи белого. Люди,
голоса которых доносились до меня, были несомненно белые. Они
говорили по-английски, уснащая свою речь непристойными
выражениями. Мой спутник узнал даже, кто это такие.
-- Господи, масса Джордж, ведь это два проклятых негодяя
-- Спенс и Билль Уильямс!
Джек был совершенно прав. Мы подошли ближе. Вечнозеленые
деревья скрывали нас, но мы ясно видели все происходящее. На
небольшой поляне толпилось стадо, а рядом стояли два индейца,
угнавшие его и вышеупомянутые достойные личности.
Мы стояли в тени, наблюдая и прислушиваясь. И уже через
несколько минут благодаря некоторым намекам, брошенным вскользь
Джеком, я полностью уяснил себе, в чем дело.
Когда мы прибыли на место происшествия, сделка была уже
закончена и индейцы как раз передавали свою добычу в руки
белых. А их хозяева, которые дальше должны были сами гнать
стадо, как раз вручали индейцам (безусловно, презренным
отщепенцам своего племени) их награду -- несколько бутылок
виски и горсточку безделушек. Это была плата за ночную работу
-- угон скота с пастбища адвоката Грабба.
Индейцы, выполнив свое дело, могли удалиться и вволю
предаться пьянству у себя дома. Они больше не были нужны. А
Спенс и Уильямс теперь могли угнать скот куда-нибудь подальше и
продать его за кругленькую сумму. Или, что еще более вероятно,
они могли пригнать стадо обратно к Граббу, прихвастнув, что
храбро отбили его у шайки индейцев-грабителей. Превосходный
рассказ у пылающего камина где-нибудь на плантации!
Это было бы как раз на руку полиции и правительству. О,
эти дикие разбойники семинолы -- с ними давно пора разделаться,
давно пора вышвырнуть их прочь из Флориды!
Так как стадо принадлежало адвокату Граббу, я не стал
вмешиваться в эту историю. Я мог рассказать обо всем этом в
другом месте и при других условиях. Поэтому, ничем не обнаружив
себя, мы с Джеком вернулись к лошадям и продолжали свой путь,
углубившись в размышления. Я ничуть не сомневался в том, что
пьяные индейцы были наняты Уильямсом и Спенсом. А те в свою
очередь, служили Граббу в этой гнусной проделке. Словом, была
круговая порука.
Надо было как-то замутить воду, надо было довести
несчастных индейцев до отчаяния.
Глава XXIII. О ЧЕМ Я ДУМАЛ ПО ДОРОГЕ
В училище, да и за его пределами надо мной часто
насмехались за то, что я защищаю индейцев, и попрекали меня,
замечая, что кровь древней Покахонтас, после того, как она
двести лет смешивалась с кровью белых и должна была бы едва
струиться в моих жилах, внезапно вновь вскипела и забурлила.
Утверждали, что я не патриот, поскольку не присоединялся к
крику и вою толпы, столь характерному для наций, когда речь
заходит об их врагах.
Нации подобны отдельным людям. Чтобы угодить им, вы должны
быть такими же порочными, как они сами, испытывать те же
чувства или высказывать их, что, в сущности, одно и то же,
разделять их любовь и ненависть, -- короче говоря, отказаться
от независимости взглядов и убеждений и вопить "Распни!" вместе
с большинством.
Таков человек, живущий в современном обществе, и он
считается патриотом! А тот, кто черпает свои суждения из
источника истины и пытается преградить путь бессмысленному
потоку человеческих предрассудков, -- тот не получит признания
в течение всей своей жизни. После смерти, может быть, но не в
этой жизни! Такой человек не должен стремиться к "прижизненной
славе", которой жаждал завоеватель Перу(31) -- он не обретет
ее. Если подлинный патриот желает получить в награду славу, он
должен ждать ее лишь от потомства, когда его скелет превратится
в пыль и прах в гробнице.
К счастью, есть и другая награда. Чистая совесть человека
-- это не пустая фраза. Есть люди, которые высоко ценят ее и
которым ее сладостный шепот дарует новые силы и утешение.
Хотя выводы, к которым я вынужден был прийти не только
после эпизода, который случайно наблюдал, но и после того, как
недавно наслушался многих других историй, были довольно
безотрадны, я все же поздравил себя с тем, что избрал такой
путь. Ни одним словом, ни одним поступком не добавил я даже
перышка на весах несправедливости. У меня не было причин винить
себя. Совесть моя была совершенно чиста перед несчастным
народом, с которым мне вскоре предстояло встретиться как с
противником в войне.
Я недолго раздумывал над этим главным вопросом -- скоро на
меня нахлынули еще более мрачные мысли, навеянные
воспоминаниями о дружбе и любви. Я думал о разоренной вдове, о
ее детях, о Маюми. По правде говоря, больше всего о ней, хотя я
был привязан ко всей семье. Все ее родные были мне дороги, но
дороже всех была она сама. Я сочувствовал всем, печалился обо
всех, но ещe более жгучей была печаль об утрате моих самых
светлых надежд.
Где теперь эта семья? Куда она уехала? Догадки, опасения,
страх все сильнее овладевали моим воображением. Оно рисовало
мне самые мрачные картины. Люди, совершившие это преступление,
были способны и на любое другое -- на самое страшное
преступление, когда-либо занесенное в анналы правосудия. Какая
судьба выпала на долю друзей моей юности?
Мой спутник ничего не знал об их участи, после того как на
них обрушились эти удары судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133