Одно только оставалось неясным: каким образом сумел он
войти в соглашение с Аренсом Ринггольдом?
Впрочем, и тут не скрывалось никакой тайны. У плантатора
не было особых оснований ненавидеть беглого мулата. Бурная
деятельность Ринггольда во время несостоявшейся казни Желтого
Джека оказалась искусным притворством. У мулата было гораздо
больше оснований для недовольства. Но любовь и ненависть у
людей подобного сорта отбрасываются прочь, когда дело идет о
шкурных интересах. Эти чувства в любое время могут быть
обменены на золото. Без сомнения, белый негодяй пользовался
услугами желтого в разных темных делах и, в свою очередь, сам
оказывал услуги. Во всяком случае, было очевидно, что оба они,
как говорится, "закопали свои томагавки в землю" и теперешние
их отношения были самыми дружескими.
-- Как ты думаешь, Джек, -- спросил я, -- не следует ли
мне вызвать Аренса Ринггольда?
-- Вызвать? А зачем его вызывать, он уже давно шатается по
улице. Видно, совесть не дает спать.
-- Да я говорю совсем не об этом.
-- А что хочет масса сказать?
-- Я хочу заставить его драться со мной.
-- Вуф! Масса Джордж хочет драться на дуэли... пистолетом
или шпагой?
-- Шпаги, пистолеты, винтовки -- оружие для меня
безразлично.
-- Боже милостивый! Не говорите таких страшных вещей,
масса Джордж. У вас мать, сестра... Господи! А вдруг вас пуля
убьет? Бык иногда убивает мясника. Кто защитит Виргинию, Виолу,
всех нас от злых людей? Нет, масса, бросьте это! Не надо его
вызывать!
В эту минуту меня самого вызвали. Снаружи раздались звуки
горна и бой барабана. Они возвещали сбор на совет. Спорить с
Джеком у меня теперь не было времени. Я поспешил туда, куда
меня призывал мой долг.
Глава XXXVII. ПОСЛЕДНЕЕ СОВЕЩАНИЕ
Перед нами снова предстала вчерашняя картина: с одной
стороны -- войска, стоявшие сомкнутыми рядами в синих мундирах,
со сверкающим оружием, офицеры в полной форме, с блистающими
эполетами; в центре -- офицеры штаба, сгруппировавшиеся вокруг
генерала, застегнутые на все пуговицы, в полном блеске военной
формы; с другой стороны -- полукруг индейских вождей, а за ним
толпа воинов, в уборах из перьев, татуированных и живописных.
Невдалеке от них ржали уже оседланные кони, другие были
привязаны к колышкам и мирно щипали травку. Тут же бродили
женщины в длинных хуннах.
Подростки и малыши играли в траве. Флаги, знамена и
вымпелы развевались над нашими солдатами, вождями и воинами
краснокожих. Били барабаны, трубили трубы. Это была яркая,
красочная картина!
Однако, несмотря на все это великолепие, картина была
далеко не столь внушительна, как накануне; сразу бросалось в
глаза, что многих вождей здесь нет; не хватало примерно и
половины всех воинов. Это была уже не вчерашняя несметная
толпа, а просто довольно большое скопление людей. Теперь все
могли вплотную придвинуться к участникам совета.
Онопы не было. Британская медная корона -- блистающий
символ королевской власти, -- еще вчера красовавшаяся в центре,
теперь исчезла. Не было и Холата-мико. Ушли и некоторые другие,
менее значительные вожди. Поредевшие ряды воинов показывали,
что эти вожди увели с собой людей своего клана.
Большинство оставшихся были из кланов Оматла, Черной Глины
и Охала. Среди них я увидел также Хойтл-мэтти, Арпиуки, негра
Абрама и Карлика-Пошалла с их воинами. Но эти, конечно,
остались совсем не для того, чтобы подписать договор.
Я искал глазами Оцеолу. Найти его было нетрудно: лицом и
осанкой он заметно выделялся среди прочих. Оцеола стоял с краю,
на левой стороне теперь уже небольшого полукруга -- может быть,
он встал там из скромности -- это качество признавалось за ним
единодушно. Действительно, среди вождей он был одним из младших
и по рождению не имел таких прав, как они. Но, глядя на него,
-- хотя он стоял последним в ряду, -- невольно думалось, что
именно он должен главенствовать над всеми.
Как и накануне, в его манерах не было ничего вызывающего.
Его осанка была полна величия, хотя держался он свободно.
Оцеола скрестил руки на груди в позе отдыхающего человека. Лицо
его было спокойно, иногда оно становилось даже мягким и
добродушным. Он походил на благовоспитанного человека,
ожидающего начала церемонии, в которой он играет только роль
зрителя. Пока еще не произошло ничего такого, что могло бы
взволновать его; не было произнесено слова, способного
разбудить его ум, который только казался дремлющим.
Но этому покою не суждено продолжаться долго. Скоро эта
мягкая улыбка превратится в саркастическую усмешку. Глядя на
это лицо, трудно было представить себе, что такое превращение
возможно. И, однако, внимательный наблюдатель мог бы это
уловить. Молодой вождь напоминал мирное небо перед грозой,
спокойный океан, на котором вот-вот разыграется шторм, спящего
льва, который, если его тронуть, поднимется в порыве
неукротимой ярости.
В последние минуты перед началом совещания я не сводил
глаз с молодого вождя. Впрочем, не я один -- он был центром, на
котором сосредоточилось всеобщее внимание. Но я смотрел на него
с особым интересом.
Я смотрел на Оцеолу, ожидая, что он сделает мне
какой-нибудь знак, показывающий, что он узнал меня. Но этого не
случилось: он не кивнул мне, не бросил даже мимолетного
взгляда. Раз или два его взор безучастно скользнул по мне, но
сейчас же обратился на кого-то другого, как будто я был лишь
одним из толпы его бледнолицых врагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133