Однако, как тесно ни росли деревья, здесь не было
непроходимой чащи. Правда, кое-где ползучие лианы и чужеядные
растения -- эпифиты, или паразиты, -- преграждали путь, а между
ними вились огромные изглоданные лозы дикого винограда,
переплетались кусты хинина и сарсапариллы, цвели бегонии,
бромелии и пахучие орхидеи. Но самые большие деревья стояли
поодиночке, а между ними расстилались красивые лужайки,
усыпанные цветами и покрытые травой.
Чудесный островок лежал как раз на полпути между нашими
домами, и мы с Пауэллом часто встречались и охотились именно
здесь. В ветвях мелькали белки, взлетали дикие индейки, иногда
через прогалины пробегали олени, а с берегов озера мы охотились
на водоплавающую дичь, которая беззаботно резвилась на озере.
Несколько раз мы встречались на этой нейтральной земле, и наши
сестры всегда сопровождали нас. Они полюбили этот
восхитительный уголок. Обыкновенно, взобравшись на пригорок,
они скрывались в тени какой-нибудь высокой пальмы, тогда как
мы, охотники, бродили внизу, где было больше дичи, и тогда в
лесу гремело эхо наших выстрелов. Обычно, когда нам надоедало
охотиться, мы тоже поднимались на холм, чтобы похвастать перед
девушками своей добычей, особенно если нам удавалось
подстрелить какую-нибудь редкую птицу, вызывавшую у них
любопытство и восторг.
Эта охота -- успешная или неудачная -- надоедала мне
раньше, чем моему другу. Мне больше нравилось отдыхать на
мягкой траве возле наших девушек. Голос Маюми звучал для меня
слаще винтовочных выстрелов, а любоваться ее глазами было куда
приятнее, чем высматривать дичь.
Сидеть возле нее, слушать ее, смотреть на нее -- только в
этом и проявлялась моя любовь. Мы не обменялись с Маюми ни
одним нежным словом, и я даже не знал, любим ли я. Не всегда
суждены мне были часы блаженства, не всегда небо любви было
окрашено в розовые цвета. Сомнение в любви Маюми было облаком
на этом небе и часто тревожило меня.
Вскоре я был огорчен и еще одним обстоятельством. Я
заметил, или это мне так показалось, что Виргиния увлеклась
братом Маюми и что он отвечает ей взаимностью. Я был удивлен и
опечален. Почему все это заставляло меня удивляться и страдать,
я и сам не могу объяснить.
Я уже говорил, что мы с сестрой были еще слишком молоды,
чтобы разделять предубеждения привилегированных слоев и рас.
Однако это было не совсем верно. Хотя и смутно, но я уже,
по-видимому, чувствовал, что, дружа с молодыми индейцами, мы
поступаем нехорошо. Иначе что бы еще могло омрачать мое
настроение? Мне казалось, что это чувство разделяет со мной и
Виргиния. Нам обоим было как-то не по себе, а между тем мы
ничего не говорили друг другу. Я опасался, что мои мысли станут
известны хотя бы даже моей сестре, а она, без сомнения, также
неохотно согласилась бы поведать мне свои тайны.
К чему могла бы привести эта юная любовь, если бы ей
предоставили свободно развиваться? Погасла ли бы она сама
собой, или пережила бы момент пресыщения и измены, или,
наконец, перешла бы в вечную привязанность? Кто знает, как
дальше расцветало бы это чувство, если бы ничто не прервало
его? Но ему не суждено было расцветать бесирепятственно.
Наша дружба оборвалась совершенно внезапно. Ни сестра, ни
я ни разу не проговорились о нашем знакомстве ни отцу, ни
матери, хотя мы не прибегали ни к каким уловкам, чтобы скрыть
нашу тайну. Обычно мы во всем советовались с ними. Если бы они
спросили нас, куда мы так часто уходим, мы сказали бы правду.
Но никому и в голову не приходило удивляться нашим отлучкам, и
мы сами не отдавали себе ясного отчета в их значении. Я уходил
охотиться, и это было вполне естественно. Немного удивляло
родителей то, что Виргиния очень полюбила прогулки в лесу и
часто сопровождала меня. Но скоро они к этому привыкли, и мы
свободно уходили из дому, пропадали надолго и возвращались, и
никто ни о чем нас не спрашивал. Я уже сказал, что мы и не
думали скрывать тех, кто были нашими спутниками в
странствованиях по диким лесам, но это не совсем верно. Самое
наше молчание было своеобразной хитростью. Мы втайне
чувствовали, что поступаем нехорошо и что наше поведение не
может быть одобрено родителями. Иначе зачем бы мы старались
сохранить это в тайне?
Итак, нашему безмятежному блаженству не суждено было вечно
продолжаться, ему совершенно неожиданно пришел конец.
Однажды мы все четверо были на острове. После охоты Пауэлл
и я вернулись к сестрам и болтали с ними. Одновременно мы
разговаривали и взглядами на немом языке любви. Кроме глаз
Маюми, я не замечал ничего, что делалось вокруг. Я не замечал,
что сестра и молодой индеец обмениваются такими же взглядами. В
эту минуту для меня, кроме улыбки Маюми, не существовало ничего
на свете...
Но нашлись глаза, которые следили за нами, которые
подметили наши взгляды, слова и движения. Внезапно наши собаки
вскочили и с рычанием бросились в чащу. Хруст ветвей возвестил
нам о том, что близко люди. Собаки перестали рычать и, виляя
хвостами, повернули обратно. Значит, это были знакомые,
друзья... Кто же это?
Из-за деревьев показались отец и мать. При их появлении
Виргиния и я вскочили, объятые страхом. Мы предчувствовали
что-то зловещее. Несомненно, мы сознавали, что поступаем
неправильно. И отец и мать -- оба нахмурились и казались
раздраженными и сердитыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133