В полумраке
я различил фигуру пленника, ходившего взад и вперед большими
шагами. Значит, ноги у него не были скованы.
Убедившись, что пленник один, я тихо вошел к нему и встал
у двери. Мне казалось, что, погруженный в свои мысли, он не
замечает меня. Но я ошибся. Внезапно Оцеола остановился и, к
моему удивлению, назвал меня по имени. Он, должно быть,
прекрасно видел во мраке.
-- И вы, Рэндольф, оказались среди моих врагов! --
произнес он тоном упрека. -- Вы вооружены, в военной форме, при
полном снаряжении -- и готовы помочь им выгнать нас из наших
домов!
-- Пауэлл!
-- Не Пауэлл, сэр. Мое имя Оцеола!
-- Для меня вы всегда останетесь Эдуардом Пауэллом, другом
детства, человеком, который спас мне жизнь. Я помню вас только
под этим именем...
Наступила короткая пауза. Мои слова, по-видимому, как-то
примирили его со мной. Может быть, они вызвали в нем
воспоминания о давно ушедших временах. Оцеола сказал:
-- Зачем вы здесь? Вы пришли сюда как друг или, подобно
всем остальным, для того, чтобы терзать меня пустыми
разговорами? Здесь перебывало много народу -- лицемерных
болтунов, которые старались склонить меня к бесчестным
поступкам. Неужели и вас прислали с подобным поручением?
Из этих слов я заключил, что Скотт уже побывал у пленника
-- по-видимому, с каким-то поручением.
-- Нет, я пришел по собственной воле, пришел как друг, --
сказал я.
-- Я верю вам, Джордж Рэндольф! Еще в ранней юности у вас
было честное сердце. А прямые побеги редко вырастают в
искривленное дерево. Я не думаю, чтобы вы изменились, хотя
враги уверяли меня в этом. Нет! Дайте руку, Рэндольф! Простите,
что я усомнился в вас.
Впотьмах я схватил пленника за руку и понял, что обе его
руки скованы, и все же рукопожатие наше было крепким и
искренним.
Я не стал расспрашивать Оцеолу о врагах, очернивших меня.
Главное, чтобы пленник поверил в мои дружеские чувства, -- это
было так важно, чтобы план его освобождения увенчался успехом.
Я рассказал ему только часть того, что произошло у озера,
остальное я не рискнул бы доверить даже родному брату.
Я ожидал яростного взрыва гнева, но был приятно
разочарован: молодой индеец привык к неожиданным ударам судьбы
и научился сдерживать свои порывы. Я почувствовал, что мой
рассказ произвел на него глубокое впечатление. В темноте я не
мог видеть его лица, он только заскрежетал зубами и что-то
прошипел, стараясь подавить гнев.
-- О глупец! -- наконец воскликнул он. -- Каким слепым
дураком я был! Ведь с самого начала я подозревал этого
сладкоречивого мерзавца. Спасибо, благородный Рэндольф! Я в
неоплатном долгу перед вами за вашу преданную дружбу. Теперь вы
можете требовать от Оцеолы все на свете!
-- Ни слова больше, Пауэлл! Вам незачем думать об этом --
наоборот, я ваш должник, но сейчас нам нельзя терять ни минуты.
Я пришел сюда, чтобы дать вам совет. Это план, с помощью
которого вам удастся освободиться. Но нам надо спешить, иначе
меня могут застать здесь.
-- В чем же заключается ваш план?
-- Вы должны подписать Оклавахский договор!
Глава XLVIII. ВОЕННЫЙ КЛИЧ
Однако только восклицание "вуф", в котором звучало
удивление и презрение, было ответом на мои слова. Далее
наступило глубокое молчание.
Я повторил свое предложение:
-- Вы должны подписать этот договор!
-- Никогда! -- ответил он самым решительным тоном. --
Никогда! Пусть лучше я заживо сгнию в этих стенах! Лучше я
брошусь грудью на штыки моих тюремщиков и погибну, чем стану
изменником своему народу! Никогда!
-- Терпение, Пауэлл, терпение! Вы не поняли меня.
По-моему, вы, вместе с другими вождями, не уяснили себе точного
смысла этого договора. Вспомните, что он связывает вас только
условным обещанием: уступить ваши земли белым и переселиться на
Запад лишь в том случае, если большинство народа согласится на
это. Сегодня стало известно, что большинство народа не
согласно. Ваше согласие не изменит этого решения большинства!
-- Это верно, -- согласился пленник, начиная улавливать
мою мысль.
-- В таком случае, вы можете подписаться и не считать себя
связанным этим, раз главные условия не выполнены. Почему бы вам
не пойти на эту хитрость? Никто не назовет ваших действий
бесчестными. Мне думается, что любой человек оправдает ваш
поступок, а вы вернете себе свободу.
Может быть, мои доводы плохо согласовались с правилами
поведения честного человека, но в тот момент они были
продиктованы искренним волнением, а взоры дружбы и любви порой
не замечают погрешностей против морали.
Оцеола молчал. Я понял, что он задумался над моими
словами.
-- Ну, вот что, Рэндольф, -- наконец сказал он. -- Вы,
должно быть, жили в Филадельфии, знаменитом городе юристов.
Ничего подобного никогда не приходило мне в голову. Вы правы --
эта подпись, конечно, не свяжет меня. Но не думаю, чтобы агент
остался доволен, если я подпишу договор. Он ненавидит меня -- я
знаю это и знаю причины его ненависти. Я тоже ненавижу его и
тоже по многим причинам. Уже не в первый раз он оскорбляет
меня! Удовлетворится ли он моей подписью?
-- Полагаю, что да. Если можете, сделайте вид, что вы
смирились. Подпишите, и вас немедленно освободят.
Я не сомневался в этом. Из всего того, что я слышал после
ареста Оцеолы, я пришел к заключению, что Томпсон уже
раскаивался в своем поступке. Все считали, что он действовал
слишком опрометчиво и что эта опрометчивость могла привести к
пагубным последствиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133